Дикий барин в домашних условиях - читать онлайн книгу. Автор: Джон Шемякин cтр.№ 8

– Велите их топтать конями, господа!

Потому как в последнее время томим ощущением собственного невежества.

Вот выезжаю я в свое имение и ничего о нём не знаю. Самый распоследний дядя Толя, неволей удерживаемый в разуме, на грани похмелья и белого водочного безумия, знает о лесе больше, чем я. Знает названия деревьев хотя бы, которые жарко обнимает по дороге к дому. Я же, выходя из загородного дома, крепко стоящего на спинах трёх земных и семи водных драконов, чувствую себя бессильным, словно очутился в каком-нибудь трансваале. Иду в лес – не знаю названий деревьев, иду в сад – кроме яблонь опознать могу разве что пихту. Чем удобрять, когда обрезать? Каково направление спила? Чем замазывать?..

Подхожу к своим фашистским собакам в вольере и тут понимаю, что если бы не специальная девушка-собачатница, то мои немецко-фашистки померли бы или с голодухи, или от обжорства. Не говоря уже про чистку ушей и всяких там желез под хвостом. А девушка-собачатница всё это знает и умеет ещё глистов выводить, ей легко будет семью свою построить.

В доме котлы какие-то, манометры, тумблеры, трубы… Обхожу всю эту «Аврору» стороной.

Завёлся где-то жучок в стенах. С умным видом ходил за спецами, тоже стучал по стенам и кивал со значением. Стыдно же.

Тот же дядя Толя. Ведь если с ним не говорить о политике, то ответы его внятны, точны и корректны, а суждения здравы. Он как зеркальное отображение моих кафедральных знакомых, которые здравы только в политике, а в остальном как-то так.

А всё это проистекает от имитации сельской жизни. Когда зарабатываешь в городе и зависишь от городских упырей, времени и желаний на поклонение богам сельской округи уже нет. А все эти сельские божества мстят нам, городским. Насылают на нас сон выходного дня, например. Это типичное аграрное проклятие. Когда только приехал в имение и рот раскрыл с желанием, наблюдая разгрузку женского хора, только чихнул от их перьев, а глаза раскрываешь – уже утро понедельника, идёт дождь и ты в одном носке стоишь на чужом огороде, поджимая дарованное природой под спокойным взглядом внимательного соседского козла.

На меня сельские хтонии насылают ещё природную тупость. А другие жрут.

Был сегодня в центре города на заседании совета директоров. Решил пройтись пешком и, кутаясь в пальто, ловил языком снежинки.

Не догадался, что в сквере у оперного театра это смотрелось неким знаком для балетоманов.

Произнёс фразу «Нет-нет, спасибо, я к невесте!» пять раз за пять секунд с разными интонациями.

К балету у меня отношение сложное.

Я часто ною. Щедрые люди не ноют, кстати. Ноют исключительно жадные люди. Они с котомкой своего закрысенного сала сидят и ноют. Нытьё – это страх потерять.

Ной заразителен. Человек ноет, чтобы все вокруг ныли. Ему и помощь не нужна, кстати. Ему надо, чтобы ныли все рядом. Когда все ноют, то не до сала в котомке. Трудно отбирать сало и ныть одновременно.

Поэтому все должны ныть.

Камчадалы во время сезонных кочёвок считают нытьё заразной болезнью. Лечат подручными средствами. Заставляют плясать.

Городские думают, что танец для камчадала – это состояние естественное. Это не так. Во время трансового танца (а танец у камчадала всегда трансовый) подошва традиционной обуви стирается за три часа. Дальше человек танцует в своей крови на острых камешках. Потом такому танцору ноги присыпают золой и уезжают. Нагоняет танцор товарищей уже немного другим человеком.

Балетоманы слушали мой рассказ с прелестным изумлением.

Вернулся из больницы.

Чуть не отодрал к чёрту входную дверь. А потом чуть не обрушил балкон, захлопывая многострадальную дверь. А потом, шумно водя боками, пил холодную воду и велел ещё из кадки липовой мне на голову её лить.

Потому как немного расстроен посещением клиники «Медгард». Название которой, как и полагается, удачно рифмуется с «ад» и «исподлобья взгляд».

У меня заболело плечо. Причём заболело так, что спать я стал в перерывах между поворотами в кровати. А так как из-за нечистой совести и богатой фантазии сплю я беспокойно, ворочаюсь, всхлипываю и причитаю, то и плечо по ночам не скучает. Только повернусь – и уже резкая боль, вот я и просыпаюсь. И не могу сказать, что, проснувшись, я радуюсь и улыбаюсь. Нет, скорее, я шиплю сквозь зубы и негромко, с чувством употребляю разнообразные слова и их причудливые сочетания, не ожидаемые многими от меня в три часа пополуночи.

Многие утром смотрят на меня с лёгким недоумением и даже испугом. Как же так, как бы спрашивают меня недоуменные бездонные глаза, ведь позиционировался ты совсем недавно как немолодой, но бравый ещё интеллектуал, как интеллигент с выправкой и возможностями, которые трудно скрыть. Предъявлял собой на ярмарке провинциальных женихов фигуру пусть не вполне желанную, но отличную от того стада, что бесновалось в пивном загоне…

А тут что же выходит?! На что ж мне теперь рассчитывать, девушке из столицы, если, мол, мат твой по ночам стоит такой, что в кубрике на барже матросик с верхней коеечки на боцмана упал, и живут с той поры два котиколова всем на зависть! Я к такому не привыкла, я из семьи профессорской с немецкими корнями! И прочее…

Истошная женская красота делает меня беспомощным. Так бы я терпеть мог ещё долго. Тем более что обезболивающие лекарства щедро дарят мне и свежесть восприятия мира, и лёгкость общения. И неуловимое обаяние порока. Взойдёшь к себе в кабинет, горсть опрокинешь в пасть и с хаусовской лёгкостью начинаешь работу с персоналом.

А так утром меня нарядили в праздничное пальто, надели шапочку с помпоном, варежки продели на резинках через рукава, препоясали ремнём с пряжкой и сунули в карман записку с домашним адресом, именем и телефоном. Шмыгая носом, сжал в руке краюшку хлебца с крупнопомольной солью, сел в автомобиль и поехал, гордо подпрыгивая на заднем сиденье, в больничку.

Больницу выбирали самую хорошую, то есть, понятное дело, дорогостоящую. Поэтому дали мне с собой денег в платке. И наставление о том, как деньги те с умом тратить и честь свою при этом не потерять.

Подъехали к «Медгарду». По поводу этого названия ещё пошучу, конечно. Начну прямо сейчас, и некоторые меня поймут. Подъехали к «Assguard»’у. Подъезд сопровождён уместным шлагбаумом, и при шлагбауме стоят несколько мордастеньких. Лица очень симпатичные, прохладного брейгелевского письма. За въезд в чертоги медицинского всеобщего спасения попросили денег. Я подумал, что странновато это, наверное, деньги брать за въезд на больничную территорию, которая на самом деле, скорее всего, просто кусок общественной муниципальной земли, обнесённый невысоким забором, ну да ладно. Отдал горсть мелочи из окна.

В регистратуре спрашивают паспорт. Меня эта просьба несколько удивила. Даже стал спрашивать:

– А зачем вам мои паспортные данные? Денег я принёс – хотите, пересчитайте, вдруг не хватит?! Паспорт-то для чего? А если у меня гонорея?! – Это я специально громко спросил, чтобы на меня все посмотрели – очень я был сегодня красивый. – Или вдруг к вам дочка чья-нибудь придёт для абортации – вы тоже спрашиваете паспорт?! Вы же коммерческое учреждение, оказывате за деньги медицинскую помощь. В ресторане паспорт у меня не спрашивают. В университете не спрашивают паспорт. Не спрашивают у меня паспорт и в прочих учреждениях. Зачем вам? Ответьте, молю… Или давайте устроим перекрёстную проверку документов! Я же вас совсем не знаю, хотя уже очарован и смят…