Гуннхильд, северная невеста - читать онлайн книгу. Автор: Елизавета Дворецкая cтр.№ 53

Завидев младшего сына – уже в человеческом облике, с мокрыми волосами и веселой улыбкой на лице, – Горм сделал знак хёвдингам. Снова зазвучали трубы, и из-за холма вывели коня светло-серой масти. Он был взнуздан и оседлан, причем все металлические детали его снаряжения были сделаны из позолоченной бронзы. Народ затих. Коня подвели к подножию холма, его окружили хёвдинги во главе с Гормом и обоими его сыновьями. Умелой и привычной, сильной еще рукой Горм ударил его в лоб священным каменным молотом. Ноги коня подогнулись, хёвдинги отскочили, и животное рухнуло на свежую траву.

– Сегодня, при свидетельстве людей и богов, мы объявляем обручение моего старшего сына Кнута и Гуннхильд, дочери Олава, – сказал Горм, подойдя к ним с освященным молотом и делая благословляющий знак над склоненными головами пары. – Сегодня они подают друг другу руки и называются женихом и невестой, чтобы через полгода, во время осенних пиров, была справлена их свадьба и далее они назывались бы мужем и женой.

– Мы благословляем их и желаем счастья! – Вслед за мужем королева Тюра возложила свою ладонь на соединенные руки будущих супругов. – Пусть боги пошлют им долгую жизнь, многочисленное славное потомство, богатство и изобилие во всем, кроме бед и несчастий.

– Я дарю тебе это, мой жених и будущий супруг, в знак моей любви и желания жить одной семьей! – Гуннхильд подала Кнуту красную рубаху, сшитую ее руками и украшенную вышивкой поверх полос синего шелка.

– А я дарю тебе это, моя невеста и солнце Дании! – Кнут в ответ подал ей ожерелье из хрусталя и сердолика с серебряными подвесками.

Потом Гуннхильд обменялась подарками со всей родней жениха: часть из них они с бабушкой заготовили еще дома, собираясь в эту поездку, остальное она выбрала главным образом из оставшихся после Асфрид дорогих вещей, тканей и украшений. Хлоде досталось ожерелье из сердоликовых граненых трубочек, желтых круглых стеклянных бусин и бронзовых подвесок в виде фигурок валькирий, а Харальду – позолоченная застежка на плащ в виде кольца, искусной работы, с головами драконов на концах.

Принимая ответный подарок, Гуннхильд едва могла поднять на него глаза. Он выглядел почти спокойным, только слишком серьезным: в день обручения старшего брата ему полагалось бы выказать немного более радости.

Отведя глаза, чтобы не смотреть на него, Гуннхильд невольно уронила взгляд на лицо Хлоды – и поразилась его выражению. Сжимая в руках подаренное ожерелье, наложница Харальда смотрела на нее с неприкрытой злобой и негодованием, будто знала все, что произошло в кургане. Неужели Харальд что-то ей сказал? Да нет, не мог, ведь если бы узнал кто-то еще, рано или поздно дошло бы до Кнута, а Харальд ведь не хочет рассориться со старшим братом. Скорее, Хлода негодовала по поводу того, что ее муж провел ночь наедине с красивой девушкой, к которой и раньше был не совсем равнодушен. И если с враждебностью Харальда теперь покончено, то дружбу Хлоды ей не приобрести – именно из-за того, что она обрела дружбу Харальда.

Но не Хлода сейчас занимала ее больше всего. Когда Гуннхильд глядела на Кнута – такого оживленного, радостного, – сердце ее сжимали тоска, сожаление, сострадание. В глубине души ее жило предчувствие беды, именно Кнута избравшей своей мишенью.

Однако Гуннхильд старалась ничем не выдать своих истинных чувств и улыбалась, отвечала на добрые пожелания. Вот появилась резная высокая повозка – на ней-то ее и привезли сюда ночью, – на повозку водрузили разделанную тушу коня, голова и ноги которого остались в жертвенном кругу. Туда же поднялись Кнут и Гуннхильд, родственники жениха пошли впереди, и повозка тронулась назад к усадьбе Эбергорд. Ликующая толпа провожала ее до самых ворот, Гуннхильд улыбалась, держась за руки Кнута, и солнце обливало золотыми лучами эту прекрасную пару, чей брак должен был принести столько блага объединившейся Дании.

* * *

Вечером в усадьбе был устроен пир. Среди прочего подавали похлебку на мясе жертвенного коня – разделяя трапезу с богами, люди еще раз приобщались к их благодетельной силе. Даже Рагнвальд в первый раз покинул свое заточение. За прошедшие три с лишним недели его рана настолько зажила, что он мог понемногу передвигаться, опираясь на костыль. И хотя до прежней силы и ловкости ему было еще далеко, на его уверенность и веселость хромота никак не влияла. Глядя, как он оживленно беседует с людьми, Гуннхильд еще раз подумала: никакой телесный недостаток не может испортить по-настоящему сильного и уверенного человека. Взять хотя бы Харальда – даже его заикание нравилось ей, делало его особенным. Ингер же лучилась радостью, подходя к Рагнвальду, чтобы наполнить его кубок или предложить еще кусочек мяса.

Епископ Хорит, разумеется, предпочел бы не присутствовать на языческом жертвенном пиру и провести время за молитвой в уединении, но Горм, возможно, не без тайного лукавства, послал за ним Регнера и Холдора: частью учтивыми речами, а частью и силой, подхватив под локти, те убедили епископа присоединиться к пирующим.

– Ты наш почетный гость, мы никак не может допустить, чтобы в день всеобщего веселья ты оставался в стороне! – приветствовал его Горм. – Садись на свое обычное место и порадуйся с нами! Подайте епископу чашу!

Ингер поднесла Хориту красивую серебряную чашу. Епископ опасливо взял чашу и с тревогой заглянул в нее, опасаясь, не жертвенная ли кровь там, но внутри обнаружилось красное вино. Не самое лучшее, судя по тому, что на лице его не отразилось блаженства, когда он пил.

– А теперь попробуй мяса! – продолжал Горм, и по приказу Тюры Хлода поднесла гостю миски с мясом и отваром на деревянном блюде. – Это главное угощение на нашем пиру, и ни один почетный гость не должен быть им обнесен!

– Но, конунг! – воззвал епископ. – Это ведь жертвенное мясо! Это конина!

– Именно так! Ты мой самый почетный гость, приехавший от самого Отты-кейсара! Я должен непременно почтить тебя, и будет непоправимым упущением, если ты будешь лишен самого главного дара сегодняшнего дня!

– Но, конунг, моя вера запрещает мне принимать участие в жертвенных пирах! – Епископ сидел очень прямо, словно стараясь уберечь нос от запаха мяса, которое уже стояло на столе прямо перед ним. – Апостол Павел писал: «Но если кто скажет вам: это идоложертвенное, то не ешьте ради того, кто объявил вам, и ради совести».

– Никому не рассказывай об этом! – Горм замахал руками, будто стремился сохранить тайну. – Если хоть один человек откажется принять участие в пире, боги разгневаются на нас и не дадут урожая и мира, о котором мы молили их сегодня весь день. И если виновником этого окажешься ты – боюсь, даже я не сумею защитить тебя от людского гнева! Тогда тебя, да и всех христиан заодно, посчитают виновниками войн и неурожаев, которые смогут случиться, и это грозит самыми страшными последствиями. Многие из ваших уже отказывались от жертвенного мяса и тем навлекали много бед на себя и других! Дети Гевьюн снова, как уже бывало, примутся изгонять христиан, разрушать церкви, даже убивать служителей Христа! Я ни за что не могу допустить, чтобы в моей стране произошли подобные бедствия, которые надолго рассорят нас с Оттой, а мы ведь всем сердцем желаем быть с ним в как можно более хороших отношениях!