Шелленграм убрал руку с поручня, посмотрел, как сохнет мокрое пятно. Уступ уже практически высох, четче обозначились потеки ржавчины, скользкая слизь застыла твердой коричневой коркой.
И то и другое исчезало на глазах – обшивка регенерировала себя.
Приспичило ей… Прямо сейчас.
Он стал смотреть на океан. Никто, кроме него, не маячил на верхнем смотровом уступе – кому захочется любоваться океаном под рев принимаемых и отправляемых терминалом «челноков» и ракет? – зато в полукилометре ниже не только смотровые, но и служебные уступы чернели от людей. Еще ниже лежал залитый светом океан, и пологие длинные волны, набегающие на Поплавок, казались переливами тонов на огненном бархате. Сновали буксиры. Вдалеке, натужно раздвигая волны, дуром пер танкер, налитый углеводородным топливом для всякой морской мелочи.
Не стоило торопиться вниз. В редкие часы ласкового солнца даже клинические агорафобы, обитатели сердцевины Поплавка, приходят в волнение, многие здоровые бросают работу, заранее наплевав на неминуемые штрафы, и во всей толще терминала не найдешь свободного лифта.
Прямо над головой раскололось небо, грохотом заложило уши – с небес спускалась в шахту грузовая ракета. Шелленграм не взглянул вверх. Щекотно завибрировал металл под ногами, поручень отозвался протяжным стоном – и стих. Вероятно, именно сейчас обратилось в золу тело маленького картографа, переоценившего свои способности. Минута тишины – и снова рев и дрожь металла, и опять минута тишины… На нижнем уступе, очень далеко внизу, шли похороны какого-то умершего. Еле-еле слышно играла музыка. Было видно, как тело неведомого покойного соскользнуло с доски в воду и погрузилось, начиная свой путь к Вихревому поясу, а там – кто знает – может быть, и к центру Капли. Вслед телу в волны упал пластмассовый венок и поплыл, покачиваясь, вдоль борта.
Шелленграм усмехнулся про себя: совпадение показалось символичным. Что ж, будем считать, один венок на двоих. Сколько их было, мелких настырных букашек, мнивших о себе чересчур многое, сколько еще будет…
Привычно. Скучно.
Наверное, это оттого, что я, по-видимому, бессмертен, подумал Шелленграм. Если не стрелять в меня, не резать, не травить, не ронять с крыш, не бросать подыхать с голоду… Уязвим, но бессмертен ненасильственно. Почему бы мусорщикам Ореола не быть бессмертными? Ну да, они граждане не второго даже сорта – десятого. Так что же? Бес-смертен. Допустим. А поди проверь. Чтобы проверить, надо попробовать умереть от старости. Где она, старость? По-земному – шестьдесят девять, выгляжу на полсотни максимум, а то и на сорок пять. Каким ощущал себя на Прокне, когда был Менигоном и возился с Шабаном, своим другом и опекаемым, таков и теперь. Не старею. Еще десяток лет это удастся скрывать, симулируя прекрасные результаты омолаживающих процедур, – а потом?
Менять легенду. Внешность, само собой. Генотип. Место работы. Эй, никому не нужен мусорщик со стажем?
Скучно.
Внешняя разведка Федерации, спецслужбы Лиги и Унии – лучшего места для мусорщика не придумать, и не жаль потратить годы на карьерные бега, на доступ к информации, на относительную самостоятельность. Но и тогда скучно.
Одни и те же игры. Все повторяется, идет по кругу. Двадцать лет назад Федерация легко отдала Северный Редут на Прокне. Шестнадцать лет назад попыталась отбить, в итоге получив лишь плацдарм на месте анклава Коммуна. Крови пролилось достаточно, не уцелел и осторожный трупорез Асплунд. Девять лет назад внезапный десант Лиги разбился об оборону землян, и в ответной операции, блестяще осуществленной маршалом Сонг Тхаем, плацдарм удалось расширить вплоть до самых границ княжества Хинаго. До масштабной войны между Федерацией и Лигой дело тогда не дошло…
Суть не меняется – меняются цели.
Шелленграм вздрогнул – новый рев распорол небо. Оторвавшись от короткой взлетной палубы, круто ввысь, к невидимому рейсовому грузовозу, уходил «челнок».
У Земли свои резоны – у местной олигархии свои. Так было всегда, так всегда будет. В случае успеха Адмиралиссимус получит почетный титул Собирателя Вод, и хватит с маразматика. Те, кто стоит за его спиной, получат власть над всей Каплей и, надо думать, при первой возможности попытаются отделиться от Федерации. За ними охотно пойдут те, кого они в своей спеси называют оболванцами и кто, кстати сказать, действительно ими является. Земле же позарез нужна Капля – вся Капля, не часть, – стратегическая база у выхода четырех стабильных Каналов, удобнейших рокад для переброски космических эскадр. Земля не смирится со скромной ролью космической провинции, просто не сможет. Скорее всего она погибнет в войне, успев нанести смертельные удары Унии и Лиге, но если случится чудо и она уцелеет – ей будет мало Галактики. Ее конечная цель – уничтожить Ореол, единственную удачную попытку большой группы людей выскочить из человечества, и война на Капле – лишь первый шажок на пути к конечной, но недостижимой цели, а все эти Лиги, Унии и Независимые – всего-навсего камни на дороге, правда, об эти камни можно пораниться очень больно…
А ведь нет, подумал Шелленграм, скучно мне, пожалуй, не будет. Тоже, конечно, рутина, но уже веселее… Даже не надо просчитывать варианты действий всех этих Величей и Андерсов, узнавших о «кукушонке», – они предельно ясны.
Он ухмыльнулся. Далеко внизу океан нес сверкающую зыбь. Серая облачная стена надвигалась с запада, усиливался ветер. Час ласкового солнца подходил к концу.
Часть вторая
Ниже ватерлинии
Глава 1
Какой-то гад наступил мне на грудь тяжелым кованым башмаком и не давал дышать. Человек с тысячью лиц. И ног, обутых в кованые башмаки, провонявшие потом и ваксой, у него, вероятно, были тысячи – во сне я сталкивал их с себя, но с тем же успехом мог бы перебирать бархан по песчинке, они давили все сильней, я задыхался, корчась червяком, а страшный человек надо мною смеялся тысячью ртов, и я хотел закричать, но мой крик был затоптан и не родился.
Потом человек исчез, но это не принесло облегчения. Я стоял у широкого полукруглого зева в теле горы, у распахнутой в мир пасти и знал, что не посмею отступить ни на шаг, ноги мои вросли в землю, а на меня валила толпа голых людей с бессмысленными равнодушными лицами, если то, что было повернуто ко мне, сошло бы за лица, и я стрелял по этим людям, и они молча вспыхивали и падали, но накатывались на меня с неотвратимостью горного обвала, и даже горящие продолжали ползти. И еще была женщина – ее звали Лиза, она гибла и звала меня на помощь, и я знал, что должен ее спасти, я вполне мог ее спасти, мне стоило лишь выдрать ноги из камня и сделать несколько шагов, но это значило оставить проход, проклятую дыру в каменной стене, защищаемую неизвестно зачем, – и я выбрал дыру. Не женщину, любимую мною. Я даже не мог закрыть глаза, потому что должен был ловить в прицел лучевика чужие бессмысленные лица и безжалостно, размеренно, без суетливой спешки нажимать на спуск…
Я проснулся в липком ужасе. Сердце колотилось в ребра, делая ударов двести в минуту. Горел ночник на столике, и в моей каюте не было никого. Я постепенно приходил в себя.