– Эээээ… – Анна даже не пыталась скрыть замешательства.
– Тебе это и в голову не пришло бы. – Художник смотрел на нее без укоризны, скорее с сочувствием. – А вот я это сделал. Пропитал хлеб тушью, наполнил им рога и – раз. – Он резко взмахнул рукой.
– Что? – едва не подпрыгнула девушка.
Дали смотрел на нее торжествующе.
– Разбил одновременно два о камень.
– И? – не поняла Анна.
– И получил на камне два крыла мельницы.
– Не может быть! – благоговейно прошептала девушка.
– Вот так и будут говорить те невежды, что придут в мой театр и станут, открыв рты, бродить по его залам. Но, обойдя музей, они поймут: Дали может все! Все! От огромных инсталляций с оптическими иллюзиями до малюсеньких открыток. От ежедневного, ежечасного, бытового и незначительного до фееричного, грандиозного и уникального. Простые рождественские открытки будут соседствовать с иллюстрациями к «Дон Кихоту», «Автобиографии» Бенвенуто Челлини и «Опытам» Монтеня.
– Челлини? – переспросила Анна.
Дали воздел руки к небесам.
– И чему тебя только учили в твоей художественной школе? Если бы я был итальянцем, воскликнул бы «Мама мия», а так у меня просто нет слов.
– Учили всему понемногу, – понуро ответила Анна.
– Азы, понимаешь, без них никуда! – Мастер принял какой-то насупленный, даже воинственный вид, будто девушка в один миг превратилась из товарища в неприятеля, которого было необходимо победить во что бы то ни стало. – А Челлини – это все для художника, просто все. Ты хотя бы слышала о мастерах Возрождения? – Теперь Дали смотрел насмешливо.
– Конечно, – оживилась Анна и торопливо перечислила: – Да Винчи, Микеланджело, Рафаэль.
– Ладно, будем считать, что с тобой еще не все потеряно. Но имей в виду: в следующий раз, когда решишь заговорить об итальянских мастерах, не вздумай забыть фамилию Челлини.
Анна не стала говорить, что художник первым заговорил об итальянцах. Ей не терпелось узнать больше о неведомом мастере с таким звучным именем Бенвенуто, и Дали не преминул удовлетворить ее любопытство. Устав стоять без опоры, он облокотился на остатки каменной театральной стены и заговорил вкрадчиво, словно мать, читающая книгу ребенку:
– Челлини был в свое время так же грандиозен, как и теперь Дали. Сказать художник – не сказать ничего. Великий живописец, скульптор, ювелир, музыкант. К тому же воин. В этом он превзошел своего потомка. – Сделав изящный жест рукой, Дали указал на себя. – Кроме того, Челлини, как и Дали, был понят и принят во Франции. Ты читала «Асканио» Дюма?
– Пока нет.
Видимо, художнику понравилось первое слово в ответе, потому что негативной реакции на признание Анны не последовало. Дали снисходительно хмыкнул и посоветовал:
– Почитай! Девушкам твоих лет обычно нравятся исторические романы. А уж когда они пропитаны чувствами… Дюма был большой мастер по части того, как сочетать историческую правду с художественным вымыслом. Хочешь узнать о годах, проведенных Челлини во Франции, – почитай «Асканио», а там, возможно, твой не слишком образованный, но пытливый ум захочет осилить и его «Автобиографию».
Анна с готовностью проглотила колкость. В конце концов, он сказал «пытливый», а это вполне можно считать комплиментом.
– Я что-то устал, – неожиданно признался художник.
– Пора прощаться? – Анна не могла сдержать грусти.
– Пора передохнуть.
Ей показалось или Дали действительно подмигнул?
– Ходить по музею – дело утомительное. С этажа на этаж, из зала в зал.
– А будет несколько этажей? – восхитилась Анна.
– Неужели ты считаешь, что Дали не заслуживает большего, чем один этаж? – оскорбился художник.
– Я считаю, – тут же нашлась девушка, – что всего Дали не вместит и небоскреб, но я ведь не знаю всех ваших планов.
Мастеру явно польстил ее ответ. Он коротко кивнул, признавая ее правоту, и сказал:
– Всех планов не знает и сам Дали. Театр – живой организм, в котором постоянно меняется репертуар. Старые пьесы всегда чередуются с премьерами, потому что зритель нуждается в удивлении. А удивлять, даже шокировать я умею. Музей, состоящий из одних картин, – невыносимая скука. Здесь будет золото, драгоценные камни, мебель, и пусть публика рукоплещет!
– Золото? – недоверчиво переспросила Анна.
Дали отмахнулся:
– Потом об этом. Иногда я думаю о том, что если бы действительно был гением, то не нуждался бы, как все, в пище и отдыхе. Но увы! Здесь вынужден признать поражение. Но, с другой стороны, в чем я отличаюсь от многих, так это в том, что могу позволить себе пить, есть и ничего не делать именно тогда, когда этого хочу. Там, на площади, предполагаю, меня смогут избавить от жажды.
– На площади?! – ахнула Анна. На площади, где столько глаз и ушей, где каждый первый узнает мастера, где все станут таращиться на нее и спрашивать себя, кто это и что эта пигалица делает вместе с Дали!
Художник, казалось, не замечал ее замешательства. Он оторвался от стены и повелительно произнес:
– Идем!
Девушке ничего не оставалось делать, как беспрекословно подчиниться желанию гения. Гении – они такие: с ними не поспоришь. Их либо принимаешь, либо нет. Анна теперь знала наверняка: она навсегда приняла этого напыщенного франта в изящном сюртуке, блестящих туфлях, с зализанными черными волосами, мешками под выпученными глазами, умопомрачительными усами и заслуженно необъятным самомнением. Она подхватила мольберт и поспешила вслед за художником, который уже исчез в проеме, что в будущем станет входом во внутренний двор его музея.
Глава 9
«Сам я, когда пишу, не понимаю, какой смысл заключен в моей картине. Не подумайте, однако, что она лишена смысла! Просто он так глубок, так сложен, ненарочит и прихотлив, что ускользает от обычного логического восприятия».
Анна вышла на площадь и тут же почувствовала себя голой. Все, буквально все взгляды были устремлены к ее спутнику. Какими разными они были: поклонение и уважение, восторженный интерес, обычное провинциальное любопытство и даже легкое пренебрежение. Подумаешь, какой-то там Дали с его наращенными усами и бредовыми идеями! И что это за девушка вместе с ним? Вот это было самое главное. Что бы ни выражали глаза окружающих по отношению к художнику, на девушку все они смотрели одинаково.
– Что это за фифа и как тут оказалась? – казалось, спрашивал один двадцатилетний юнец другого, отрываясь от футбольного мяча и откровенно пялясь на Анну.
– Никогда ее тут раньше не замечал, – молча отвечал второй.
– Какая странная спутница у дона Сальвадора, – пожимала плечами пожилая сеньора, помешивая ложечкой сахар в кофе и подталкивая локтем в бок своего супруга.