Что они несли с собой - читать онлайн книгу. Автор: Тим О'Брайен cтр.№ 7

Некоторое время спустя Джимми потер глаза и признался, что так и не простил себе его гибель.

— Такое не забывается, — тихонько добавил он, а я кивнул и сообщил, что некоторые события вызывают у меня похожее чувство.

Потом очень долго ни один из нас не находил, что сказать. Мы решили, что самое время забыть про кофе и переключиться на джин, который несколько поднял нам настроение, и довольно скоро мы уже хохотали, вспоминая безумства и глупости, которые тогда вытворяли. Над тем, как Генри Доббинс носил на шее колготки своей девушки как шарф. Над мокасинами и томагавком Кайовы. Над комиксами Крыса Кайли.

К полуночи мы оба порядком набрались, и я решил, что не будет вреда спросить про Марту. Не помню точно, как именно я выразился, наверное, вопрос был самый общий, но Джимми посмотрел на меня удивленно.

— Ну и долгая же у вас, писателей, память, — хмыкнул он. Затем улыбнулся, извинился и поднялся в гостевую комнату, откуда вернулся с маленькой фотографией в рамке. Это был снимок с волейбольного матча: Марта наклонилась за мячом, руки вытянуты вперед.

— Помнишь этот снимок? — спросил он.

Я кивнул и сказал, мол, поражен. Я был уверен, что он его сжег.

Джимми все улыбался. Пару минут он глядел, не отрываясь, на фотографию, глаза у него были очень блестящими, а потом пожал плечами.

— Ну да… сжег. После смерти Лейвендера я просто не мог… Это новый. Марта сама мне его дала.

Они столкнулись на встрече выпускников колледжа в 1979-м. Ничего не изменилось. Он все еще ее любил. По его словам, они восемь или девять часов провели вместе. Был банкет, потом танцы, потом они пошли гулять и говорили про свою жизнь. Марта стала лютеранской миссионеркой. Диплом медсестры, хотя суть не в уходе за больными, и она уже успела поработать в Эфиопии, Гватемале и Мексике. Она сказала, что так и не вышла замуж и, вероятно, никогда не выйдет. Она понятия не имеет — почему. Но когда она это произносила, ее взгляд как будто скользнул в сторону, и ему пришло в голову, что кое-чего про нее он так и не узнает. Глаза у нее были серые и бесстрастные. Позже, когда он взял ее за руку, то не ощутил пожатия в ответ, а еще позже, когда он сказал, что все еще ее любит, она продолжала идти и ничего не ответила, но пять минут спустя глянула на часы и заметила, мол, уже поздно. Он проводил ее до спального корпуса. На миг он задумался, не пригласить ли ее к себе в комнату, но вместо этого рассмеялся и рассказал, как в колледже чуть не сделал нечто очень смелое. Заявил, что это было после того, как они посмотрели в кино «Бонни и Клайд», и что на этом самом месте он едва не подхватил ее на руки, чтобы унести наверх в комнату, привязать к кровати, положить руку ей на колено и просто просидеть так всю ночь. Он едва-едва этого не сделал — так он сказал Марте. Марта закрыла глаза. Она обхватила себя руками, точно озябла, а затем взглянула на него и призналась, дескать, рада, что он в тот момент сдержался. Она не понимает, как мужчины могут вытворять такое. Он поразился: какое? Марта же холодно обронила, мол, то, что делают мужчины. Тогда он кивнул. До него начало доходить: то, что делают мужчины. На следующее утро за завтраком она сказала, что ей очень жаль. Она объяснила, что ничего не может тут поделать, а он понимающе покивал. Она же улыбнулась и подарила ему снимок, и велела этот не сжигать.

Джимми покачал головой.

— Это не имеет значения, — вздохнул он. — Я все равно ее люблю.

До самого его отъезда я старался уводить разговор от Марты, но, когда на прощанье провожал до машины, все-таки сказал, что мне хотелось бы написать про это рассказ. Джимми над этим задумался, потом улыбнулся уголком рта.

— Почему нет? — хмыкнул он. — Может, она прочтет его и прибежит ко мне. Надежда ведь всегда есть, да?

— Да, — согласился я.

Он сел в машину и опустил окно.

— Изобрази меня хорошим парнем, ладно? Смелым и красивым, и все такое. Лучшим на свете взводным. — Он на секунду помедлил. — И сделай мне одолжение. Не упоминай про…

— Нет, — сказал я, — не буду.

Война — не сплошь ужас и насилие. Иногда она становилась очень трогательной. Например, я помню маленького мальчика с пластмассовой ногой. Помню, как он припрыгал к Эйзру и стал клянчить шоколадку.

— Эй, ты, номер один! ^[12] — воскликнул мальчишка.

Эйзр рассмеялся и отдал шоколад.

Когда мальчишка запрыгал прочь, Эйзр прищелкнул языком.

— Та еще сука война. — Он печально покачал головой. — Одна нога осталась, господи ты боже. У какого-то придурка, наверное, кончились патроны.

* * *

Помню, как Митчелл Сандерс тихонько сидел в тени старого баньяна. Ногтем большого пальца он методично выскребал из себя вшей и гнид, которых тщательно складывал в синий конверт ОООВСа. Глаза у него были усталые. Это было после двух долгих недель в джунглях. Через час или около того он запечатал конверт, написал в правом верхнем углу: «За счет получателя» — и адресовал своей призывной комиссии в Огайо.

Случалось, война походила на шарик в пинг-понге: закрути ее при подаче, и впечатление будет совсем иное.

* * *

Помню, как Норман Боукер и Генри Доббинс каждый вечер до темноты играли в шашки. Для них это было ритуалом. Они выкапывали положенные одиночные окопы, доставали доску и вели долгие, безмолвные баталии, пока небо меняло свой цвет с розового на пурпурный. Остальные, проходя мимо, иногда задерживались посмотреть. Было в их игре что-то расслабляющее, что-то упорядоченное и успокаивающее. Были красные шашки и черные шашки. Игровое поле было четко разбито на квадраты, никаких тебе туннелей, гор или джунглей. Ты знал, где стоишь. Ты знал счет. Фигуры были на доске, враг был виден, ты мог следить за тем, как тактика перерастает в стратегию. Были победитель и проигравший. Были правила.

* * *

Сейчас мне сорок три года, я писатель, и война давно позади. Большую ее часть я уже и не помню. Я сижу за пишущей машинкой, и перед моим внутренним взором встают картины прошедшего: вот тонет в болоте Кайова, а вот разорвало на части Курта Лимона… Работая над каждым новым рассказом, я воссоздаю цепь событий… Кайова что-то говорит. Курт Лимон выходит из тени на яркий солнечный свет, лицо у него загорелое и лоснится, а потом он вдруг превращается в кровавое месиво, кишки свисают с ближайшего дерева… Плохое происходит снова и снова, и оно никогда не закончится, оно проигрывается до бесконечности…

Но не вся война была такой.

* * *

Порой Тед Лейвендер перебирал с наркотой.

— Как сегодня война? — спрашивал кто-нибудь, и Тед Лейвендер отвечал с мягкой, ошалелой улыбкой:

— Да так, брат, сочная. Вкусная у нас нынче война.