– Почему Мемфис? – спросил Уолли Бокс.
Фолтригг кивнул, явно одобряя вопрос.
– Он здесь родился, – торжественно промолвил
Мактьюн, глядя на Фолтригга с таким видом, как будто каждый предпочитает
умереть там, где родился. Ответ был не без юмора, но, поскольку Мактьюн при
этом сохранил серьезное лицо, Фолтригг юмора не понял. Мактьюн и раньше слышал,
что умом тот не блещет.
– По всей вероятности, семья переехала, когда
он был еще ребенком, – объяснил он после паузы. – Клиффорд пошел в школу в
Раисе и потом в юридический колледж в Тулейне.
– Мы вместе учились в юридическом колледже, –
сказал Финк с гордостью.
– Это замечательно. Записка была написана от
руки каким-то черным фломастером. Его не нашли ни в машине, ни в его карманах.
– Мактьюн взял листок бумаги и протянул его через стол. – Вот. Это оригинал.
Поосторожнее с ним. – Уолли Бокс схватил листок и передал его Фолтриггу,
который принялся его изучать. Мактьюн потер глаза и продолжил. – Только
распоряжения насчет похорон и указания для секретарши. Посмотрите там снизу.
Такое впечатление, что он пытался что-то приписать синей шариковой ручкой, но в
ручке не было пасты.
Фолтригг поднес записку поближе.
– Тут написано: “Марк, Марк, где”... Дальше не
разобрать.
– Верно. Почерк отвратительный, да и паста
кончилась, но эксперты того же мнения: “Марк, Марк, где”. Они еще полагают,
что, когда Клиффорд это писал, он был пьян. Ручку мы нашли в машине.
Дешевенькая. Вне сомнения, та самая. У него нет ни детей, ни племянников, ни
братьев, ни других родственников по имени Марк. Сейчас проверяем ближайших
друзей, хотя секретарша и сказала, что таковых нет, но до сих пор не нашли
никакого Марка.
– И что это значит?
– Есть один вариант. Несколько часов назад,
когда Марк Свей ехал вместе с мемфисским полицейским по фамилии Харди в
больницу, он обмолвился, что Роми сказал или сделал что-то. По словам
секретарши Клиффорда, Роми – сокращенное от Джером. По сути дела, сказала она,
многие знакомые называли его Роми, а не Джером. Откуда мальчишке это знать,
если не сам Клиффорд ему об этом сказал?
Фолтригг слушал с открытым ртом.
– А вы как думаете?
– Ну, мне думается, мальчишка был в машине до
того, как Клиффорд застрелился. Более того, он пробыл там довольно долго, иначе
откуда столько отпечатков, и они о чем-то говорили. Затем, в какой-то момент,
мальчик вылез из машины. Клиффорд пытается приписать что-то в записке и затем
стреляет в себя. Мальчишка напуган. Его младший брат в шоке. Вот и все.
– Зачем мальчишке врать?
– Первое, повторяю, – он напуган. Второе – он
еще ребенок. Третье – может, Клиффорд ему что-то сказал такое, чего он не
должен был знать.
Доклад Мактьюна был предельно точным, и после
драматической последней фразы в комнате воцарилась тишина. Фолтригг замер. Бокс
и Финк с открытыми ртами уставились на письменный стол.
Поскольку его босс временно растерялся. Бокс
агрессивно выдвинулся вперед и задал глупый вопрос:
– Почему вы так думаете?
Терпение Мактьюна в отношении прокуроров США и
их приспешников истощилось двадцать лет назад. Он их много повидал за это
время, научился играть в их игры и использовать в своих целях их тщеславие. Он
звал, что лучший способ от них отвязаться – просто ответить.
– Из-за записки, отпечатков и вранья. Бедный
парень не знает, что делать.
– Вы с мальчишкой говорили? – Фолтригг положил
записку на стол и откашлялся.
– Нет. Я был в больнице два часа назад, но его
не видел. С ним говорил полицейский, сержант Харди.
– А собираетесь?
– Да, через несколько часов. Думаю, в девять
мы с Труманном поедем в больницу и поговорим с мальчиком и, возможно, с его
матерью. Я бы также хотел побеседовать с младшим братом, но тут все зависит от
врача.
– Я бы тоже хотел при этом присутствовать. –
Все знали, что Фолтригг скажет именно это. Мактьюн покачал головой.
– Неудачная мысль. Мы сами разберемся. – Голос
был резким и не оставлял сомнения, кто тут старший. Тут был Мемфис, не Новый
Орлеан.
– Что насчет лечащего врача? Вы с ним
говорили?
– Нет еще. Сделаем это утром. Сомневаюсь, что
он нам в чем-то поможет.
– Как вы думаете, дети могут рассказать
доктору? – с невинным видом спросил Финн.
Повернувшись к Труманну, Мактьюн закатил
глаза, как бы желая сказать: “Ну что за полудурков ты сюда привез?”
– Я не могу ответить на этот вопрос, сэр. Я не
знаю, что видели дети. Я не знаю, как зовут врача. Я не знаю, говорил ли он с
детьми. Я не знаю, скажут ли ему дети что-нибудь.
Фолтригг, нахмурившись, посмотрел на Финка,
который неловко поежился. Мактьюн взглянул на часы и встал.
– Уже поздно, джентльмены. Наши люди закончат
обследовать машину к полудню, и тогда мы снова встретимся.
– Мы должны знать все, что знает Марк Свей, –
сказал Рой, не собираясь вставать. – Он был в машине, и Клиффорд с ним говорил.
– Я знаю.
– Да, мистер Мактьюн, но есть кое-что, чего вы
не знаете. Клиффорд знал, где находится труп, и он рассказал об этом.
– Есть много вещей, которых я не знаю, мистер
Фолтригг, потому что дело ведется в Новом Орлеане, а я работаю в Мемфисе, как
вы сами понимаете. Я не желаю ничего больше знать о бедном мистере Бойетте и
бедном мистере Клиффорде. У меня здесь своих трупов по самую задницу. Уже почти
час ночи, а я все еще у себя в офисе, разговариваю с вами, отвечаю на вопросы и
занимаюсь не своим делом. И я буду заниматься этим делом до полудня завтрашнего
дня, а затем пусть его забирает мой приятель Ларри Труманн. С меня хватит.
– Если, разумеется, вам не позвонят из
Вашингтона.
– Да, разумеется, если мне не позвонят из
Вашингтона. Тогда я буду делать все, что прикажет мне мистер Войлз.
– Я разговариваю с мистером Войлзом каждую
неделю.
– С чем вас и поздравляю.
– По его словам, в ФБР делу Бойетта придают
первостепенное значение.
– Я слышал.
– И я уверен, мистер Войлз по достоинству
оценит ваши усилия.
– Сомневаюсь.
Рой медленно встал и воззрился на Мактьюна.