Наставления бродячего философа. Полное собрание текстов - читать онлайн книгу. Автор: Григорий Сковорода cтр.№ 59

Зачем туда? Затем, чтоб все дни жизни своей кушали грязь. Сии-то суть ангелы лютые, псы, злые делатели, облака бездождные, водные, земные, духа не имущие…

Фарра. Полно! Полно! Поговори еще мне о добрых птицах. Я уже и разумею, что, конечно, не худо поет оная птица: «Глас горлицы слышен в земле нашей».

Наеман. Несколько тебе благовествующих птиц выпушу из ковчега. Взгляни! «Кто они, которые, как облака, летят и, как голуби с птенцами, ко мне?» Как темна и тонка вода во облаках воздушных, так вода глубока – совет в сердце мужей сих и их птенцов. И как голубины очи выше волнования сиренских вод, так сердце их выше всей тлени поднялось. Взгляни еще на горний хор птиц прозорливых: «Поднял вас, как на крыльях орлих, и привел вас к себе». «Где же труп, там соберутся орлы». Не орел ли то: «Ангел Господен восхитит Филиппа»? Не орел ли то: «Не обретется Енох в живых»? Не орел ли то: «Взят был Илия вихрем»? Вот орел парит: «Знаю человека, прошедшего небеса». Вот орел: «Берет Аввакума ангел Господен за верх его». Вот орел: «Вознесу тебя, Господи, ибо поднял меня ты». Взгляни же на сего любезного орла: «Видел я славу его…» Куда-то они летят? Ах, превзошли они труп и тлень. Устремили взор на того: «Возьмется от земли жизнь его». «Взовьется великолепие его превыше небес». Ах! Взгляни сюда!.. Не се ли та благовестница с масличною веткою из Ноевого ковчега, мир нам приносящая, летит? И, летя, вот что, кажется, поет: – Дерзайте! Да не смущается сердце ваше потопом вод сиренских! Я вижу холм незыблемый, верхи гор, из-под потопных волн выникающих, провижу весьма издалека землю и гавань. Веруйте в Бога: там почием. «Кто даст мне крылья?» «Очи ваши узрят землю издалека». А мне любезная и горлица сия. Летит вверх, поющи: «Воспою ныне возлюбленному песнь». О Фарра! Фарра! Чувствуешь ли вкус в пророчиих музах? А иначе беги и приложися к галатам.

Фарра. Веришь ли, что для меня приятнее пение сиренское?

Наеман. Ей, друже, верю, что больше елея имеет во умащении своем льстец, нежели в наказании своем отец, и что ложная позолотка есть блистательнее паче самого злата, и что Иродова плясавица гораздо красивее, нежели Захариина Елисавет. Но помни притчи: «Не славна изба углами, славна пирогами», «Не красна челобитна слогом, но законом». В самом сладчайшем яде внутренний вред уничтожает сладость. Предревняя есть притча сия: ‘Απλòϛ ὁ µῦϑοϛ τῆς ᾽αληϑείας – «У истины простая речь» ^[90].

Инако поют в костеле, и инако на маскараде. Смешон, кто ищет красных слов в том, кого спрашивает о дороге, и кто лакирует чистое золото. На что пророчиим песням блудословие? Пусть покрывается им сиренская ложь! А то, что они поют во фигурах, фигуры суть мешочки на золото и шелуха для зерна Божиего. Сие-то есть иносказание и истинная она ποίησις, сиречь творение, положить в плотскую пустошь злато Божие и сделать духом из плоти, авось либо-кто догадлив найдет в коробочке прекрасного отроча еврейского, взятого выше вод сиренских человека. «Творят ангелы свои духи (духами)». Вот истинные пииты, сиречь творцы и пророки, и сих-то писания любил читать возлюбленный Давид: «В творениях руку твою изучал».

Фарра. Однак мне приятны и ковчеговы птички. Мудренько поют. Выпусти еще хоть одну.

Михаил. Я тебе выпущу, обратись сюда, Фарра! Возведи очи. «Как ласточка, так возопию, и как голубь, так поучуся».

Фарра. Какой вздор? Громкие ласточки в каких странах родятся? А у нас они то же, что сверчки. Голубь глупее курицы, как может любомудрствовать? Видишь ли, сколь строптивые музы пророческие? Вот каких птиц насобрал в свой ковчег Ной! А мои сирены нежно, сладко, ясно, громко и самыми преславными модными словечками воспевают. Самые морские волны, кажется, что от их пения поднимаются и пляшут, будто от Орфеевой псалтыри ^[91], и нет столь глупого скота и зверя, даже и самого нечувственного пня и холма, чтоб их не разумел, чтоб не скакал и с воскликновением не восплескал в ладони, и не дивно, что Вселенную влекут за собою.

Михаил. Не бойся, Фарра. Израиль видит двое. А сие-то есть жезло и власть ему сделать из яда еду, из смерти жизнь, из обуялости вкус, а из шероховатого гладкое и ничтоже его вредит. Он сеет камень, переходит море, поднимает змия и пьет мирру в сладость. Его желудок все варит в пользу, а зубы все стирают и все превращают во благое. Слушай, Израиль! Раскуси ему Езекиину мысль. Испей шероховатую сию речь так, как написано о тебе: «От потока на пути пьет…» О Израиль! Переходи поток, исходи на второе, то есть твое.

Израиль. «Господь дал мне язык…» Ласточка и голубь значат Израиля. Взгляни, Фарра, на стену и скажи, что видишь? Взгляни сюда!

Фарра. Вижу картинку, где написана птичка, поднявшаяся из морского берега и летящая на другой, невидный берег.

Израиль. Сия есть израильская картина, нареченная символ. Ласточка, убегая от зимы, летит через море от северного брега на южный и, летя, вопиет: «Нет мне мира здесь». В сей-то символ ударяет Езекииного сердца луч сей: «Как ласточка, так возопию». Израиль везде видит двое. Ласточку осязает, а чрез нее, будто чрез примету, ведущую к цели, провидит чистое, светлое и божественное сердце, взлетающее выше непостоянных вод к матерой и теплой тверди. Сие-то есть стоять на страже с Аввакумом, возводить очи и быть обсерватором на Сионе. Необрезанный же сердцем видит одни приметы, без меты. Взгляни, Фарра, и на сей символ. Видишь окрылатевшую деву, простершую руки и крылья и хотящую лететь чрез пучину морскую к возникающим издалека холмам. А любезный ее над холмами из облака взаимно к ней летит уже, простирая к объятию руки свои. Здесь видишь плавающий ковчег. Сия есть чистая жена, о которой написано: «Даны были жене два крыла орла великого». Блаженной сей жены потопом блевотин своих не мог потопить змий семиглавый. Она-то вопиет: «Кто даст мне крылья?..» Вот тебе, ласточка: «Как ласточка, так возопию…» «Не в силе великой, не в крепости голос ее, но в духе моем», – говорит Господь-Вседержитель. «Радуйся очень, дочь Сиона, проповедуй, дочь Иерусалима!» Не ласточка ли Павел, проповедующий не в мудрости слова, и мирского витийства, и сиренского блудословия, но в научении и силе духа святого? А когда ласточка кричит, что для нее северный брег опасен и что узнала она надежный южный брег, так не двое ли она видит? И не то же ли нам благовестит: «Знаю человека», «О сем похвалюся». Не то же ли, что Давид: «И полечу, и почию»? Не то же ли, что ангел: «Се благовествую вам радость большую»? «Нет здесь…» «Там его узрите…» «Нет мне мира здесь». Сам Езекия, сказав: «Как ласточка» и прочее, сплошь прибавляет сие: «Исчезли бо очи мои», сиречь перестал я то видеть, что прежде видел. Я видел одну воду, одну плоть и кровь, и одну пустошь и суету, и сие есть одно, и есть ничто, посему я и слеп был, видевший то, что ничто и одна только тень есть. Ныне же глупое око мое исчезло и преобразилося в око веры, видящей в телишке моем обонпол непостоянной плоти и крови, твердь и высоту Господа моего, духа Божиего, содержащего своею горстью прах мой, и сие есть второе и надежное, второй человек – Господь мой. «Он избавил меня и отнял болезнь души моей». Отсюда все воскресшие возблагословят тебя, и я, оживший, как ласточка, так возопию и как Павел, так поучуся. «Отныне бо детей сотворю, которые возвестят правду твою…» «Отныне ни единого не знаем по плоти. Если же и разумели мы по плоти Христа, но ныне к тому не разумеем».