— Но какой смысл во всей вашей речи? — спросил актер, удивленный, что его немногословный друг говорит так долго. — Мы углубились в психологию и далеко ушли от убийства. Она сбежала с Найтом; она одурачила Рандола; она одурачила, допустим, и меня. Но мужа своего она не могла убить. Все сходятся на том, что она была на сцене. Может быть, она — плохой человек, но она — не ведьма.
— Ну, я не так уж уверен, — улыбнулся отец Браун. — Но здесь и не нужно ведовства. Я знаю теперь, что она сделала. Это очень просто.
— Откуда же вы знаете? — спросил Джервис, удивленно глядя на него.
— Потому что репетировали «Школу злословия», — ответил отец Браун, — и именно четвертый акт. Я позволю себе еще раз вам напомнить, что она расставляла декорации и мебель на сцене, как ей нравится. И еще я напомню вам, что сцена вашего театра специально приспособлена для постановки пантомим — тут должны быть люки и запасные выходы. Вы говорите, что свидетели могут подтвердить, что все актеры были на сцене. А я напомню вам, что в этой сцене одно из действующих лиц находится на сцене, но никто его не видит. Один человек формально на сцене, но фактически может уйти. Помните то место, где леди Тизл прячется за экран? Вот оно, алиби миссис Мандевиль.
Наступило молчание. Потом актер сказал:
— Вы думаете, она спустилась через люк в его кабинет?
— Как-то она туда вошла, вероятнее всего, именно так. Это тем более вероятно, что она нарочно устроила репетицию без костюмов. Нелегко скользнуть в люк в кринолине восемнадцатого века. Есть и другие сложности, но все можно объяснить.
— Я одного не могу объяснить! — сказал Джервис и чуть ли не со стоном опустил голову на руки. — Я просто не могу поверить, что такая светлая, спокойная женщина могла до такой степени потерять, как говорится, власть над своей плотью, не говоря уж о душе. Были у нее веские причины? Она очень сильно любила Найта?
— Надеюсь, — ответил Браун. — Это было бы для нее единственным оправданием. К сожалению, я в этом сильно сомневаюсь. Она хотела избавиться от мужа — отсталого провинциального дельца, к тому же не слишком преуспевающего. Она мечтала стать блестящей женой блестящего актера. Но скандала она боялась — ей не хотелось участвовать в житейской школе злословия. На бегство она решилась бы только в крайнем случае. Ею владела не человеческая страсть, а какое-то дьявольское преклонение перед условностями. Она постоянно изводила мужа, требовала, чтобы он развелся с ней или как-нибудь иначе ушел с ее дороги. Он отказался — и она рассчиталась с ним. И еще одну вещь я хочу вам напомнить. Говорят, что у этих сверхлюдей особенно высокое искусство, философский театр и прочее. Но вспомните, какова почти вся их философия! Какой вздор они выдают за возвышенный образ мыслей! «Воля к власти», «право на жизнь», «право сильного»… Вздор и чепуха, тем более страшные, что они могут совратить неискушенного!
Отец Браун нахмурился, что с ним случалось весьма редко. И морщины на его лбу не разгладились, когда он взял шляпу и вышел в ночь.
Исчезновение Водрея
Пер. Е. Доброхотовой-Майковой
Сэр Артур Водрей, в светло-сером летнем костюме и экстравагантной белой шляпе на седых волосах, быстрым шагом вышел из своей усадьбы к домам, которые выглядели почти служебными, направился в деревушку и пропал без следа, будто его унесли феи.
Исчезновение было тем более внезапным, что произошло в самой простой, знакомой до мелочей обстановке. Деревушка была даже не настоящей деревушкой, а скорее единственной улочкой вдоль реки, среди лугов и полей: пять или шесть магазинчиков с самым необходимым для местных жителей — нескольких фермеров и семейства в усадьбе. На углу стояла мясная лавка — рядом с нею сэра Артура и видели последний раз два молодых человека, делившие с ним кров: Эван Смит, его секретарь, и Джон Дэлмон, которого все считали женихом его воспитанницы. С мясной лавкой соседствовал типичный сельский магазинчик, где маленькая старушка-хозяйка продавала конфеты, прогулочные трости, мячи для гольфа, мотки бечевки и пожелтелую писчую бумагу. Дальше расположились табачная лавка (туда и направлялись молодые люди, когда в последний раз видели сэра Артура перед витриной мясника), швейная мастерская, которой владели две дамы, и кафетерий, где наливали в высокие бокалы очень жидкий зеленый лимонад. Кафетерием улица и заканчивалась; единственное заведение, где можно было по-человечески пропустить кружечку пива, стояло особняком дальше по дороге, за перекрестком, на котором дежурили полицейский и служащий автомобильного клуба. Оба утверждали, что сэр Артур мимо них не проходил.
Был ранний час очень ясного летнего дня, когда пожилой джентльмен бодро вышел на дорогу, помахивая тросточкой и встряхивая желтыми перчатками. Его всегда отличало щегольство, впрочем, без тени изнеженности. Для своих лет он сохранил изрядную крепость; вьющиеся волосы казались скорее светло-белокурыми, чем желтовато-седыми. Чисто выбритое лицо ничуть не портил длинный веллингтоновский нос, и лишь глаза, выдающиеся не только в переносном смысле, но и в прямом настолько, что могли называться выпученными, отчасти нарушали правильность черт. Чувственные губы всегда были решительно сжаты. Сэр Артур, здешний сквайр, владел всеми окрестными землями, включая деревушку. В таких местах люди обычно не только знакомы между собой, но и знают, кто где находится в данную минуту. Обычно сэр Артур утром обходил улочку, обменивался несколькими словами с мясником и остальными и возвращался домой. Вся прогулка занимала примерно полчаса. Столько же занял у молодых людей и поход за сигаретами. Однако они не увидели на обратном пути никого, идущего в усадьбу, да и вообще никого, за исключением еще одного гостя сэра Артура, доктора Эббота, который сидел спиной к ним у реки и терпеливо рыбачил. Когда все трое вернулись к завтраку, отсутствие хозяина их не удивило; однако когда тот не пришел за стол ни к ленчу, ни к чаю, его воспитанница Сибилла Рай забила тревогу. Она отправляла в деревушку одну поисковую экспедицию за другой без всякого успеха, и с наступлением темноты в доме воцарилась паника. Сибилла послала за отцом Брауном, своим добрым другом, который как-то раз помог ей в трудном положении, и тот пообещал оставаться в доме, пока все не прояснится.
Так что на следующее утро, которое вновь не принесло известий, отец Браун поднялся рано; он расхаживал взад-вперед по садовой дорожке вдоль реки, оглядывая местность рассеянным близоруким взглядом.
Тут маленький священник заметил, что еще один человек меряет дорожку шагами еще более беспокойно, чем он, и окликнул мистера Эвана Смита, секретаря, по имени.
Эван Смит, высокий и белокурый молодой человек, выглядел немного удрученным — не только сегодня, когда его тревога была бы вполне объяснима, но и всегда. Наверное, это было еще заметнее из-за спортивной фигуры, светлых усиков и соломенной шевелюры, которые (в книгах — всегда, в жизни — порой) сопутствуют образу веселого и честного английского юноши. Сочетание традиционно романтического облика с осунувшимся лицом и запавшими глазами могло намекать на какой-то тайный порок, однако священник дружески улыбнулся молодому человеку и сказал серьезно: