– Нет, в Одессу, – подала голос проснувшаяся Даша.
– Девочки, я давно не сплю, но совершенно ничего не помню. Подумала, что это дурной сон. Опять задремала. Проснулась, но поезд никуда не делся. – Соня чуть не плакала. – Еще мне мама снилась со свитером в руках. К чему бы это?
– Ни к чему. Мы заезжали к тебе, – прояснила ситуацию Вика.
– Слушайте, а кто-нибудь знает, сколько нам ехать до Одессы? – спросила Даша.
– До Сочи! – откликнулась Вика.
– Девочки, а куда мы все-таки едем? – чуть не плача, спросила Соня. – Вы не помните?
Вика с Дашей молчали.
– Ладно, пойду к проводнику и все узнаю, – вздохнула Даша. – Надо еще чаю попросить. У меня во рту пересохло.
Оказалось, что они все-таки едут в Одессу и дорога долгая – почти сутки.
– Сколько? – закричали Соня с Викой, когда Даша вернулась с чаем и информацией о ходе следования поезда.
– Почти сутки, – повторила Даша.
Девушки по очереди сходили в туалет, умылись и сели чинно за столиком. Настроение было таким, каким бывает во время жестокого похмелья.
– И что теперь делать? – спросила Соня.
– Пить дальше, – ответила Даша.
– Так ведь утро же, – пыталась вести себя прилично Вика. – С утра уже пить?
– А какие у нас варианты? – ехидно поинтересовалась Даша. – Ой, слушайте, у нас же денег нет! – ахнула она. – Вчера украли! Я вспомнила!
– Я их вернула, – гордо сказала Вика.
– А я ничего не помню, совсем ничего, – сказала Соня. – Я даже не знала, что так бывает.
– Ладно, пойдем в вагон-ресторан, хоть позавтракаем, – предложила Даша, которая даже в поезде жаждала действий.
– Я совсем есть не хочу, – сказала Соня.
– Ну а что в купе-то сидеть? Пошли! – решительно заявила Даша.
Подруги сходили в вагон-ресторан, где съели яичницу и выпили мутный кофе, от которого всех начало тошнить, и, по предложению Даши, они выпили коньяка. Стало легче.
С поезда они сходили такие же пьяные, какими садились в Москве.
– А почему так холодно? – спросила Соня. – Даш, ты говорила, что здесь двадцать пять тепла, а тут двадцать градусов мороза!
– А я откуда знаю? Ну, не май, – огрызнулась Даша.
– Мамочка, спасибо, – прошептала Соня, натягивая свитер поверх вечернего платья.
– И что будем делать? – Соня с Викой посмотрели на Дашу – инициатора поездки, которая была и виноватой во всем.
– Ну, сначала в гостиницу, потом в оперу, а потом за кровянкой, – скомандовала та.
Девочки онемели.
– А зачем в оперу? – спросила Вика.
– Затем, что мы уже в вечерних платьях, а местная опера – это все равно что Венская. Надо идти обязательно, – тоном экскурсовода заявила Даша.
– А кровянка – это что? – спросила Соня.
– Это колбаса, стыдно не знать, – ответила Даша.
– Холодно… – заныли в один голос Соня с Дашей.
– Надо выпить, – решила Даша. – Сейчас зайдем в кафе и согреемся.
– Сколько можно пить? – возмутилась Вика. – Это же невозможно!
– Ты даже не представляешь, что выдерживает организм в стрессовых ситуациях, – хохотнула Даша.
Девушки заселились в гостиницу, поели в кафе, выпили, зашли в магазин, купили свитера, в оперу пришли совершенно пьяные, дружно там уснули и проспали два часа безмятежным сном, пока их не растолкала билетерша.
– Где мы? – первой очнулась Соня.
– В Одессе, – ответила Даша.
– В Сочи, – сказала Вика.
– Какой кошмар, – пожаловалась Соня. – Я сплю, и мне снится кошмар.
В это время в Москве к Вике, которая жила в собственной однокомнатной квартире, приехали мама, Инна Владимировна, и сестра Света. Они уже больше суток не могли ей дозвониться. Телефон был отключен, чего с Викой никогда не случалось, – она отвечала на звонки в любое время и каждый день звонила маме, чтобы сказать, что жива и здорова. Не дождавшись звонка от дочери, Инна Владимировна позвонила Свете и сказала, что у нее плохое предчувствие. Света, которая тоже жила отдельно, с мужем и сыном, вздохнула, накормила сына и мужа завтраком, заехала за мамой, и они уже вдвоем отправились к Вике домой.
Надо сказать, что Вика работала в банке, и Инна Владимировна – в прошлом главный бухгалтер – все время переживала по этому поводу. Как Вика ей ни доказывала, что имеет дело исключительно с бумагами, а вовсе не с деньгами, Инна Владимировна не успокаивалась. Она считала, что у дочери очень опасная работа, опаснее только у инкассаторов, и ее рано или поздно ограбят или посадят в тюрьму.
– Мам, сейчас двадцать первый век, у меня нет дома сейфа с деньгами, я работаю в солидном банке, – убеждала ее Вика.
Инна Владимировна отказывалась верить дочери. У нее самой дома стоял огромный несгораемый шкаф, который остался еще с тех времен, когда она зарплаты сотрудников держала дома.
И у Инны Владимировны, и у Светы были запасные ключи от Викиной квартиры. Они подошли к двери, но замок не был взломан, все с виду было в порядке. Они зашли в квартиру.
– Опять Вика свет в коридоре не выключила, – пробурчала Света и щелкнула выключателем. – Ой, салатики! – увидела она в комнате накрытый стол.
– Ничего не трогай! – закричала истошно Инна Владимировна, когда Света почти донесла ложку с салатом до рта.
Инна Владимировна стояла посреди комнаты, прижимала руки к груди и тихонько постанывала:
– Я знала! Чувствовала! Я так и знала!
Вся комната была перевернута вверх дном. Повсюду валялись вещи, шкаф был полностью вытряхнут. Пропали чемодан и часть вещей с вешалок. На кухне – пустые бутылки. Инна Владимировна знала, что дочь наличные деньги хранит в томике Пушкина. Сама ее этому научила – прятать в книгу.
– Пушкин! – закричала Инна Владимировна. – Пушкина полистай!
– Мам, ты чего? – Света, не знавшая о заначках сестры, решила, что мама сошла с ума, раз просит ее почитать Пушкина.
– Там у нее деньги! – кричала Инна Владимировна.
Света взяла томик Пушкина, который лежал на кухонном столе между грязных тарелок и пустых бокалов, – денег там, конечно же, не было.
– Обокрали! – выдохнула Инна Владимировна.
– Мама, не паникуй. Автоответчик мигает, давай послушаем.
У Вики был совершенно замечательный сосед – Гена. Он часто занимал у нее до зарплаты, но всегда отдавал день в день. При случае доносил ей из машины пакеты с продуктами, чинил мелкие неполадки – такой «муж на час». Сосед был добрым, мягким и честным до кристального блеска, как хорошая водка, которую Вика дарила ему на все праздники. Он очень переживал по поводу неустроенной женской судьбы соседки и волновался, когда она не отвечала на звонки или задерживалась на работе.