Любить монстра. Краткая история Стокгольмского синдрома - читать онлайн книгу. Автор: Микки Нокс cтр.№ 43

Для жертвы похищения, после перенесенного испытания, несколько необычно столь сильное стремление к появлению в средствах массовой информации, но вы должны понять, что пресса была для нее единственной возможностью общаться с внешним миром.

За время своего заточения она получала информацию лишь от господина Приклопиля и прессы, к которой он разрешал ей обращаться. В известном смысле это были два ее глаза, которыми она смотрела на внешний мир. Поэтому неудивительно, что у нее особое отношение к средствам массовой информации.

Конечно же, в ее желании появляться на публике присутствует и определенный нарциссический компонент, но, вероятно, это часть защитного механизма. Как мы знаем от Анны Фрейд, если защитный механизм личности становится слишком независимым и выходит из-под контроля, то это может привести к психологическим отклонениям.

Пока у нас нет какого-либо подтверждения тому, что госпожа Кампуш подвергалась действенному физическому насилию, – она не рассказывала об избиениях, и на ее теле нет их следов. На ногах были синяки, но это не результат насильственных действий.

Тем не менее она все-таки рассказала нам о трех формах пытки, которым она подвергалась: голод, свет и воздух. Похититель контролировал ее прием пищи, освещение в ее помещении, равно как и вентиляцию, то есть количество воздуха в ее комнате.

Эти формы пытки также имеют и телесный аспект, например пытка голодом, и в этом смысле можно было бы сказать, что она все-таки подвергалась физическим пыткам. Госпожа Кампуш, однако, жила в некоем подобии союза с господином Приклопилем. Мы знаем об их редких выездах по магазинам, также мы знаем об их однодневной поездке покататься на лыжах. Еще она помогала ему ремонтировать и отделывать квартиру, которую он собирался сдать в аренду. Она красила стены, а также выполняла другую работу. Затем они вместе ездили покупать строительные материалы и подбирали некоторые товары. Дома, в его доме, она иногда готовила и занималась уборкой. По сути, она исполняла обязанности домохозяйки. Он говорил ей, что убьет любого, кто попытается помочь ей сбежать, и это блокировало ее мысли о побеге»

(Профессор Эрнст Бергер,

назначенный главой координационной

социопсихиатрической группы по делу Наташи)

«Все это мне напоминает крайне патриархальные общества, в которых десяти– или одиннадцатилетние девочки насильно выдаются замуж за мужчин много старше. Эти мужчины воспитывают их и в конечном итоге делают из них женщин. Вероятно, этот человек хотел выковать женщину именно той формы, какая ему была необходима»

(Элизабет Брайнин, психоаналитик)

Во всех описанных случаях всегда действовал один и тот же механизм возникновения первичной симпатии к агрессору. Этот процесс маэстро Тим Лири назвал «искусством промывки мозгов». Бесспорно, он во многом прав. Ситуация, в которую попадали заложники в Стокгольме, Патти Херст и Наташа Кампуш, полностью меняла их. В состоянии угрозы жизни пересмотр всех норм морали происходил в экстремально сжатые сроки, но личность оставалась личностью. Рано или поздно во всех случаях человек вновь обретал себя, обретал свое место в жизни. Угрозы больше не было, но симпатия оставалась, то новое, что превносили агрессоры в жизнь своих жертв, также оставалось.

Во всех случаях первым этапом формирования симпатии был шок. Очевидная угроза жизни дезориентировала человека и спускала его вниз по лестнице эмоционального развития. На короткий промежуток времени жертва превращалась в беспомощного ребенка, за которым нужно ухаживать. Следующим пунктом всегда была полная или частичная депривация. Ситуация, когда наши органы чувств лишены обычного объема информации, приводит мозг в иное состояние. Патти Херст была заперта в шкафу, Наташа Кампуш – в подвале, в ситуации ограбления банка в Стокгольме преступники и заложники были заперты вместе, в хранилище. Так или иначе, органы чувств человека были лишены достаточного уровня поставляемой информации.

Следующим этапом был импринтинг ^[7], запечатление образа создателя, процесс, рождающий симпатию. Первое лицо, которое видит новорожденный, становится для него матерью, к нему моментально вырабатывается особая степень безусловного доверия, и здесь не важно, идет ли речь о животных или людях. Как уже упоминалось ранее, опыты по депривации взрослых людей показали наличие импринтинга. Люди, пробывшие больше суток в состоянии сенсорной депривации, склонны были верить всему, что им говорил первый же человек. Причем люди не просто верили всему сказанному, но их даже не посещала мысль о том, чтобы обдумать и отнестись критически к сказанному. Это слова создателя и спасителя, конечно же, это истина. А если этот человек еще и заботится о твоей жизни? Кормит, лечит, обрабатывает раны, учит и, в конце концов, защищает? Степень доверия становится практически безграничной. Грабители из Стокгольма добывали заложникам еду и водили их в туалет, Дональд Дефриз обрабатывал раны Патти Херст, Вольфганг Приклопил и вовсе заменил Наташе родителей. Людям свойственно любить тех, о ком они заботятся. Нужно же как-то оправдывать свои действия. Так возникала взаимная симпатия.

Далее всегда следовал этап создания острова безопасности (в терминологии Лири). Место заточения жертвы превращалось в неприступный бастион, оплот безопасности, в котором есть свои правила, своя логика, которые еще предстоит постичь. Мир за пределами цитадели начинал казаться призрачным и враждебным. Все, случившееся до депривации, начинало казаться нереальным. Вслед за этим следовало отречение от старого мира. В случае заложников в Стокгольме это было разочарование в правительстве, а в случае Наташи и Патти – родители, от которых они отрекались.

Так формировался страх свободы, вслед за которым следовало создание нового образа врага. Во всех трех случаях, которые были рассмотрены, таким врагом становилась полиция. Да, возможно, они и хотят спасти заложников, но на самом деле их непрогнозируемые действия могут нести куда более страшную угрозу. Агрессор будет вынужден избавиться от них, таковы правила, это тоже нужно понять… Следуя подобной логике идентификации с агрессором, жертвы начинали ненавидеть полицию еще сильнее, чем агрессор. На этом этап формирования взаимной симпатии заканчивался, а дальше начиналось строительство взаимоотношений, формирование новых, намного более сложных комплексов чувств, которые вполне можно обозвать любовью, правда, патологической и трагической. Во всех случаях.

Во время написания книги меня часто спрашивали: Стокгольмский синдром – это хорошо или плохо? А если плохо, то насколько? Как и любой другой психологический феномен, это – просто данность. Хорошо или плохо, что время от времени человеку требуется есть и пить? Это необходимо для сохранения жизни. Плохо, когда голод начинает определять и контролировать твою жизнь, ухудшает ее качество. Вот это уже проблема. Точно так же и со Стокгольмским синдромом. Мозг начинает действовать, исходя из своей главной задачи: сохранения жизни вверенного ему организма. И вот жертва оказывается в ситуации, когда она понимает, что сейчас происходят самые яркие события ее жизни. И только от одного решения зависит то, как его воспринимать. Как ужас или приключение, переживание и новый опыт. Мозг однозначно выбирает то, что ему более выгодно, и начинает формировать привязанность. Проходит время, и угроза жизни исчезает, а вот привязанность остается, возникшие на ее базе чувства тоже остаются. И вот в тот момент, когда жертва начинает исходить из логики своей привязанности и сознательно вредить себе и ухудшать качество своей жизни только ради того, чтобы эту привязанность сохранить и не соприкасаться с кажущимся враждебным миром, только тогда это начинает представлять проблему для человека. Если же новые взаимоотношения улучшают качество жизни (исходя из субъетивной оценки личности), то никакой опасности в патологически возникших отношениях нет. До поры, до времени…