Танкисты. Новые интервью - читать онлайн книгу. Автор: Артем Драбкин cтр.№ 9

Еще на рассвете, в темноте, разгрузились и сразу в деревушку. В деревушке в дома, в сараи – как будто бы и полка нет, летай, сколько тебе угодно… Целый день никто не имел права перейти от дома к дому! Не говоря уже о том, чтобы попробовать закурить. Любое передвижение было запрещено. Немцы знали, что из этого района всех выселили, и если там какое-то движение – значит, это войска. После войны, когда мы приехали учиться в академию, узнали, что немцы прохлопали такую армаду из четырнадцати тысяч штыков личного состава, двухсот двадцати танков и ста пятидесяти орудий и двух тысяч машин и прочего. На немецких картах ее не оказалось – нам показывали немецкие оперативные карты того периода. Это стало одним из решающих моментов успеха операции.

А мы готовились. Проверяли технику и продолжали готовиться. Занятия проводились под девизом: «Только наступать, только вперед». Нас информировали о боях в Сталинграде. Город горит на наших глазах день и ночь.

Никто из нас не знал, что мы пойдем на окружение Паулюса, и никто не знал, справимся ли мы на этот раз или нет. Нам вдалбливали: «Только вперед. Не ввязываться в затяжные бои после ввода в прорыв! Обходить!» Потом за эти вещи строго наказывали. У нас уже чесались руки. Как только с какой-то высотки или с какого-то опорного пункта по нам выстрелят, мы сами не свои…

Мы вошли в прорыв 20-го числа. Подвела погода – упал туман. А может быть, это нас и спасло. Авиация не летала: ни наши, ни немцы. Для корпуса из трех бригад выделили дефиле в шесть километров по фронту: справа озеро Цаца, слева Барманцак. На этом участке в обороне стояла одна из дивизий 4-й румынской армии. Фронт прорывали две наши стрелковые дивизии, мы стояли сзади. Они там все разгромили и разделали под орех. Рано утром мы заняли исходное положение для ввода в сражение, пройдя шестьдесят километров из района базирования. Подошли на место – туман, такой туман! Густой – абсолютно ничего не видно. Для нас обозначили проходы в минных полях. Накануне мы пешком прошлись к этим проходам. Как нарочно, тогда снега не было, а в день наступления повалил. Туман вкупе со снегом – все это не дало возможности авиации и артиллерии хорошенько обработать фронт обороны. Насчет авиации, может быть, и хорошо, что так получилось. У них она тогда еще была посильнее. Оборона там состояла из отдельных опорных пунктов. Румын усилили немецкими противотанкистами. Глубина обороны насчитывала порядка семь-восемь километров. Наши стрелковые дивизии успешно прорвали ее. Мы входили в прорыв в походных колоннах. Танковые корпуса других фронтов, Ватутина и Рокоссовского – им пришлось допрорывать оборону противника, разумеется, с потерей темпа и материальной части.

Когда пересекли линию обороны, из тумана кусками проявилась эпическая картина: развороченные огневые точки, землянки, наблюдательные пункты, перепаханные окопы… Танки нашего корпуса, два полка, поддерживали пехоту, к сожалению… это не положено было делать. Но это стало вынужденной мерой с личного разрешения Сталина. У Еременко не нашлось лишней бригады непосредственной поддержки пехоты. У нас забрали два полка. В результате при прорыве мы потеряли двадцать шесть танков. Поэтому среди искореженных орудий и машин противника мы узнавали подбитые и сгоревшие танки нашего корпуса.

О пленных. Впервые мы увидели настоящие, классические толпы пленных в заметно обозначенном количестве. Конечно, пока это были румыны, немцев еще попадалось мало… Когда информация о пленных пошла вверх по лестнице и поступила к Сталину, писалось, что он был удивлен и потребовал немедленно подтвердить. Семь тысяч пленных в первый день! Такого еще не было. Когда начали считать, их оказалось больше – уже четырнадцать тысяч. И это было только начало, количество пленных нарастало.

Пехоту мы обогнали на седьмом километре от переднего края, на втором рубеже. Царица полей приводила себя в порядок. Наш корпус изъял назад свои танки. Моя рота шла во главе бригады. Легкая рота – она хороша для прикрытия, для разведки, для обеспечения… Мы даже ни разу не стрельнули за время входа в прорыв. Оборона была по-настоящему взломана. Иногда слышались отдельные выстрелы румын. Но моя роль – вести свою роту, прокладывать путь. Я все время шел на правом фланге. Командование считало возможным удар по нашему корпусу. Но его принял на себя шедший справа 13-й механизированный. Он шел на окружение по короткой дуге в шестьдесят километров. Наша дуга составляла около ста километров. Точка встречи войск нам была неизвестна. Возможно, ее знал командир бригады. Никаких письменных приказов не поступало, все распоряжения передавались устно или прочеркивались по карте.

Мы понимали только одно – наступаем по-крупному. А куда и как, мы, рядовые лейтенанты, командиры рот, да даже и командиры батальонов не могли знать. Слово «окружение» не употреблялось вообще, ставили задачу наступать и еще раз наступать. Командир полка ставил мне задачу примерно в таком духе: «Орлов, видишь населенный пункт? У населенного пункта высотка. На нее!» Вероятно, ему говорили примерно то же самое – «от населенного пункта к другому населенному пункту». Но населенных пунктов на нашем пути было очень мало, буквально только три крупных населенных пункта на сто километров. И в первый же день прорыва в первом населенном пункте все перепутались и скопились в одном месте. Командир корпуса полдня разводил колонны с довольно суровыми угрозами. Ему от высшего начальства ставилась задача – выйти в тыл к немцам ровно на вторые сутки. В 13 часов корпус начал выдвижение в прорыв, а спустя двое суток в 14 часов он был на хуторе Советский, выйдя в тыл армии Паулюса. Захватил Советский и развернулся фронтом на Сталинград. Сутки мы ожидали встречи с дивизиями Юго-Западного фронта. Вот таким было наше участие в этом великом событии, о котором мы узнали только на третий день из официальной информации от Телеграфного Агентства Советского Союза.

– Как себя вела техника на марше?

– Превосходно. Поломки могут быть всегда, по вине экипажа или еще по какой-то причине. У нас наблюдались проблемы с ходовой частью. Уж очень узкие гусеницы. Особенно часто слетали на скорости, приходилось останавливаться. Один раз танк встал по какой-то причине, но нам приказали не останавливаться, двигаться дальше. Мы как командиры засомневались: «Бросить матчасть?!» Но обстановка требовала: «Только вперед!»

По отчету, которым я располагаю лично, подписанному командиром корпуса и начальником штаба, у нас потери личного состава во время прорыва составили несколько десятков человек. Это за счет того, что не ввязывались в бои за опорные пункты.

Вслед за нами в прорыв вошел 4-й кавалерийский корпус знаменитого генерала Шапкина. Он свернул на юг, на Котельников, формируя внешнее кольцо окружения. Мы стояли на внутреннем. Сразу же после окружения командование с ходу попыталось разгромить и уничтожить окруженную группировку. Это был второй этап стратегического контрнаступления. К нам сперва подошли две бригады 4-го корпуса генерала Кравченко, потом 26-й корпус, а чуть позже 3-й кавалерийский корпус Плиева – было завершено оперативное окружение. Немцы уже все поняли 23-го числа. А 24-го Гитлер им собственной рукой начертал, что ни о каком прорыве не может идти речи…

(Весьма примечательны воспоминания однополчанина Н. Г. Орлова, лейтенанта Георгия Викторовича Ключарева, помначштаба 21-го ТП, изложенные им в повести «Конец зимней грозы». Среди героев книги фигурирует некий лейтенант Орлик, командир 3-й роты 21-го танкового полка, в котором без труда узнается Николай Григорьевич. Мы можем взглянуть на рассказчика глазами его однополчан: «…Лейтенанты поспешили следом. Все трое присоединились к группе командиров, толпившихся вокруг. Тут же оказался и командир 3-й роты полка Бережнова (комполка Брежнев) – Орлик, худенький, смазливый лейтенант, который при встрече молча окидывал Кочергина (автор повести Ключарев) прищуренно-испытующим взглядом живых карих глаз…»