Фантазерка - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Нестерова cтр.№ 61

– Не твоя печаль. Иди, Мишка, охраняй общественный порядок.

Закрыв за милиционером дверь, Егор почему-то заперся на все замки. Вернулся в комнату, постучал в спальню.

– Эй, за баррикадами! Выходи! Ушли они, ушли, не бойся. Давай поговорим спокойно, взвесим «за» и «против»…

Взвесить ничего не удалось, потому что Егор отвечал на звонки. Домогались журналисты, сначала низшего звена, потом руководящего.

Выглядело это так.

– Здравствуйте, с вами говорит редактор областного телевидения. Мы хотели ли бы взять у вас интервью, о том, как вы нашли ребенка…

– Без комментариев! — бросал трубку Егор.

– Добрый вечер! Это шеф-редактор с телевидения. По поводу информации о найденном на мусорнике…

– Без комментариев!

– Вас беспокоит зам гендиректора телевидения…

– Без комментариев!

– Центральное телевидение, Первый канал…

– Без комментариев!

И газетчики названивали, из центральной и местной прессы.

Люда с ребенком сновала туда-сюда, кормила, купала малыша, а Егор знай твердил в трубку: «Без комментариев!» И так до ночи, пока не догадался выдернуть шнур телефона из розетки. Жена хранила обиженное молчание, но пельмени Егору все-таки сварила. Людмила не спускала с рук ребенка, точно великую ценность носила.

Но на следующий день Люда бойкот прервала. Потому что случилось такое, что про любые обиды забудешь.

Не дозвонившись мужу по сотовому телефону (Егор был в цехе, где из-за грохота станков звонка не слышно), Люда ничего лучше не придумала, как позвонить к себе в отдел кадров.

– Девочки! — попросила она. — Найдите Егора, хоть из-под земли.

Он мчался по коридору заводоуправления и проклинал себя. Умер пацан, умер несчастный, лапки кверху. Какого лешего вчера заартачился? Не отдал малыша в больницу, там бы отходили… Идиот, кретин! Сам спас и сам погубил.

Вместо «да?», «алло!» или «слушаю?» Егор шумно не то выдохнул, не то простонал в микрофон:

– А-а-э-э?

– Егор, ты?

– Ды-а…

– Егор, у меня молоко пришло!

– Какое молоко? Куда пришло?

– Женское, в грудь.

– Тебе в грудь молоко? — растерянно переспросил Егор.

– Да, ты представляешь?! У меня еще вчера так все налилось, окаменело, а сегодня закапало. Конечно, пока мало, ребенка накормить не хватит. Егор, теперь ты веришь, что младенца нам Бог послал?

Егор не отвечал, у него язык отнялся.

А Люда быстро говорила:

– Телефон Веры Петровны нашла, это педиатр, которая Димку и Аню лечила. Она уже старенькая, а дочь ее, Веры Павловны, тоже детский врач, но в другом районе работает. Симпатичная, не то что мымра, которая к нам приходила. Светлана Владимировна пришла, осмотрела и малыша, и меня.

– Кто это Светлана Владимировна? — Егор не поспевал за торопливой речью жены.

– Дочь Веры Павловны, я же тебе говорю! Хороший педиатр.

– Люд, не может быть у тебя молока, по науке и вообще. Ты говорила — климакс. Вдруг это болезнь какая?

– Не болезнь, а описанный феномен.

– Чего?

– Светлана Владимировна сказала: феномен, но описанный наукой. В Латинской Америке у одной бабушки, когда ее дочь, в смысле мать ребенка, погибла, от переживаний стресса молоко пришло, и бабушка выкормила внука. У меня тоже знаешь, какие переживания!

Егор про кормящую бабушку из сумбурного объяснения Люды мало что понял.

– Я и сама подозревала, — продолжала Люда выдавать поразительную информацию, — а Светлана Владимировна подтвердила. Егор, ребенок не русский.

– А чей? — глупо спросил Егор.

– Восточный. Таджикский или узбекский. Но мне без разницы, хоть негр. Куколка, маленький, золотко, просыпается. Газики отходят. Слышишь, пукает?

– Люда, это черт знает что!

– Да, Егор. Я почему звоню-то. Репортеры атакуют. И по телефону, и в дверь звонят. Егор, мне страшно! Чего им всем надо? В окно видела: дворничиха перед камерой выступает. Егор, что она наговорила? Егор, отпросись, возьми отпуск за свой счет, лети домой, спасай нас!

Егор положил трубку и огляделся. Заинтригованные Людмилины товарки стояли полукругом, ждали пояснений. У Егора затренькал сотовый телефон в кармане.

Это был сын, с радостным известием: дали недельный отпуск, сейчас он в Москве у сестры, домой заглянет на пару дней.

– Димка! — взмолился Егор. — Лети сюда немедленно! У нас тут… чисто Латинская Америка. Я на помойке нашел не то таджика, не то киргиза. Маленького, но живого. Мать к нему прикипела вплоть до молока, которое из нее сейчас сочится. Такой феномен на старости лет. Плюс журналисты, от которых мы осаду держим.

– Папа, я ничего не понимаю! Анька трубку рвет.

– Папочка, здравствуй! Что у вас случилось? Ты только спокойно говори, по порядку.

– Значит так, — Егор постарался успокоиться, — сначала мы с матерью пиво пили, в воскресенье… или в субботу? Все перепуталось. Потом я мусор пошел выносить, чтоб рыбой тухлой не завонял, так как мы креветки ели. А в ящике что-то шевелится…

С Димкой он говорил путано, а дочери рассказывал подробно, с излишними деталями, к удовольствию жадно слушающей публики. Егор не знал, как дети отнесутся к подкидышу. Кого поддержат — его или мать. С одной стороны, хотел, чтобы стали на его позицию. С другой стороны, что это за дети, которые на чувства матери плевали? И впервые в жизни Егор хотел помощи от детей как от взрослых. Лопнул его авторитаризм, который диктовал, что отцовское слово — последнее, что Димка и Аня были, есть и будут мелкотой, которая должна беспрекословно слушаться главу семьи.

– Обалдеть, — сказала Аня, услышав про молоко из маминых грудей. — Улет! — воскликнула, когда отец живописал атаки журналистов.

– Дети, — Егору не удалось из голоса просительные нотки убрать, — вы бы приехали, а?

И замер тревожно, потому что Анюта молчала несколько секунд. И вздохнул облегченно, когда дочь сказала:

– Два часа до поезда, успеем. Ждите нас утром.

Егор отключил телефон и сказал женщинам, которые получили ответы на все интересующие их вопросы:

– Вот так-то. Между нами, девочками.

Сомнения: оставлять ребенка или отдать государству — отпали, когда Егор пришел домой. Люда кормила ребенка грудью. Подняла голову, посмотрела на мужа. У него сжалось сердце. Двадцать лет не видел такого выражения на лице Люды. И счастье безмерное, и тревога, и блаженство, и страх, и еще много других, радостных и волнительных чувств, которым трудно найти определение. А на картинах, где изображают кормящих матерей, — все враки. Там женщины мраморно спокойные, как примороженные.