Я везучий. Вспоминаю, улыбаюсь, немного грущу - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Державин cтр.№ 54

* * *

С детских лет в доме у нас всегда водились собачки и кошки. Первый питомец — от клоуна Карандаша. После премьеры новой цирковой программы мы с папой зашли его поздравить, и Михаил Николаевич сказал: «Хочу подарить вашему сыну новорожденного щенка — маленького, у вас квартирка небольшая, знаю, но детей — трое, пусть радуются». Протянул чудное создание — пушистое, черно-белое, породы гриффон. Именем олененка из популярного тогда диснеевского мультика мы его и назвали. Бэмби надолго поселился у нас на Арбате.

Роксанка тоже обожает собак, на даче с нами две псины: немецкая овчарка и здоровенная дворовая. Однажды Роксана принесла домой медвежонка в специальной клеточке — ей подарили его в самолете. Отдали в зоопарк, потому что два Михаила в одной берлоге — многовато.

* * *

Все мои жены внешне оказались одного типа. На протяжении жизни я не изменял своему вкусу. Так уж распорядился Бог, что меня никогда не тянуло к блондинкам, мне нравились барышни черненькие, стройненькие, субтильные. Но зато по национальной части я очень разносторонен и неуклонно подтверждал это своими тремя браками. Моими женами последовательно были: еврейка — очаровательная Катюша Райкина, казачка — прелестная Ниночка Буденная, и, наконец, армянка — неповторимая Роксаночка Бабаян. Так что я приверженец дружбы народов и интернационализма.

* * *

Таланты рождаются редко. И самое интересное то, что они не всегда знают, что их талант можно применить в сфере электроники или театрального искусства. Я очень верю в труд. Перед моими глазами были судьбы людей, не обладавших трудоспособностью, к примеру, Андрея Миронова, хотя они были талантливее его. Но он был трудолюбивее и поэтому достиг большего и был первым.

* * *

О любимых ролях. Это Бубусь из «Опасного возраста» Семена Нариньяни 1960 года. Бубусь — парень-стиляга, одна из моих первых больших ролей в театре. Наверное, самая любимая роль. Уже в зрелом возрасте мне нравилось быть полицейским в брехтовской пьесе, Скалозубом в «Горе от ума», Бобчинским, Тартюфом — хотелось бы перечислить много…

* * *

В Театре сатиры нам, конечно, ничего не высказывали, но мы узнавали, что дирекции театра по тем или иным поводам все-таки делали замечания из-за нас, актеров, что наша дирекция вела переговоры с начальниками из министерства культуры о том, что мы там говорим на сцене. За нами тщательно следили в управлении культуры. Слава богу, меня ни разу на ковер не вызывали, отдувалось всегда руководство театра. В кино все было намного строже. Там зачастую, если в фильме что-то кому-то казалось неприемлемым, картину просто закрывали и клали на полку. Мне повезло в этом плане — как-то я не попадался чиновникам под горячую руку. Наверно, это потому, что всегда предпочитал театр кино. Хотя на съемки меня приглашали нередко.

* * *

С Ширвиндтом решили поздравить с юбилеем Эльдара Рязанова в концертном зале «Россия» необычным номером. Мой персонаж, поклонница-иностранка, говорит на тарабарщине — я могу имитировать иностранную речь часами, — а герой Ширвиндта переводит ее признания. Я переоделся в женское платье и оказался вылитой Таней, моей сестрой. Туфли купил в большом магазине на Краснопресненской. Пока примерял серебристые босоножки, покупатели не скрывали удивления: не с ума ли сошел? Продавцам-то я объяснил сразу, и они меня полюбили, при каждом моем появлении там сразу предлагали дефицит.

А в женщине главное — обаяние. Впрочем, и для мужчины это важно. Иногда заговорит тощая (или полная), странная, чудная особа — и ты взгляд не можешь отвести: она преображается, становится милой и очаровательной. Ценю юмор, умение хорошо готовить, любить тех, кто рядом, и вести себя в обществе. Ведь встречаются и такие дамы: выпьют 50 грамм и начинают руководить, все знают.

* * *

Прелесть театра в его живом дыхании. Я знаю людей, которые смотрят один и тот же спектакль раз сорок. В каких-то есть место импровизации, в каких-то нет. А еще я, например, верю в то, что на артистов и зрителей действует погода. Раньше мы этого не замечали, а затем стали записывать, какая была погода, атмосферное давление, состояние зала и артистов, и увидели, что это не так уж отдалено друг от друга. Бывает тяжелая обстановка на спектакле, но бывает и эмоциональный взлет.

Моя творческая радость в том, что зрители все еще ходят в театр. И к концу спектакля не расходятся. В зале у нас нет свободных мест. Причем это не зависит от того, играем ли мы современную пьесу или классику. Народ все равно, к нашей общей радости, жаждет живого общения.

* * *

Сцена — поразительная штука. Она показывает личность актера, как под увеличительным стеклом. Конечно, бывает и так: отъявленный мерзавец играет благородного отца семейства, но все-таки на сцене проглядывает истинное лицо человека. Хотелось бы думать, что я соответствую тому впечатлению, которое складывается у зрителей. Надо сказать, что я, даже когда играл Скалозуба, искал в нем доброту, привлекательность, обаяние. По-моему, он от этого становился еще страшнее.

* * *

Психика актера устроена таким образом, что помогает отрешаться от неудач. Конечно, неудач в жизни бывает больше. Может быть, они незаметны окружающим. Но ты-то о них знаешь. У меня колоссальное число несыгранных ролей. А что такое для актера закрытый спектакль? Ты вкладываешь душу, у тебя удачная работа, а зритель этого никогда не увидит. Это травмирует даже больше, чем неудача.

* * *

Театр сатиры удивительный! Здесь работало множество замечательных актеров и режиссеров: Плучек, Розовский, Виктюк, Захаров, Папанов. Всегда были очень сильные мужской и женский актерские составы. Популярность, я думаю, в том, что все, происходящее здесь, всегда созвучно времени, очень чувствуется тон сегодняшней жизни. Даже речевой.

* * *

О музыке в спектакле. Однажды в далеком от Москвы театре мне довелось посмотреть своего рода поучительный спектакль. В нем были, казалось бы, все присущие нашему искусству «атрибуты». Актеры произносили свои реплики и монологи, конфликт развивался, и сюжет неуклонно подвигался к развязке. Я же постоянно ощущал недовольство происходящим. Что-то было не так. И лишь когда под занавес герой щелкнул кнопкой магнитофона и зазвучала тихая мелодия, наконец понял: мне недоставало музыки — действие, не подкрепленное силой музыкального искусства, казалось затянутым, даже скучным. По существу, лишенный одного из важнейших своих компонентов, спектакль утерял очарование подлинно сценического действия и воспринимался как бы всухомятку. Музыка и драма идут рука об руку еще со времен античного театра. О том, что из всех искусств музыка наиболее близка к театру, говорили Мейерхольд, Таиров… Театр сатиры не мыслит себя без музыки, музыкальность исполнителя считается важнейшим условием его пребывания в нашей труппе.

* * *

О юморе. Ни одно серьезное дело, конечно же, не обходится без юмора, а порой и не рождается без него. Вот Ньютону упало на голову яблоко, и родился закон всемирного тяготения. Над этим улыбаются все люди Земли. Действительно, все гении, все великие мира сего обладали чувством юмора. И Эйнштейн, и Павлов, и Черчилль, и Пушкин… И когда творили, и когда любили. Если кто-то живет без улыбки, без шутки, то в этом есть что-то подозрительное: это либо маньяк, либо дурак. А что касается юмора в театре, на эстраде, в кино — это тоже очень серьезная работа. И любовь, доложу вам, — дело серьезное. Ведь ее надо созидать, ремонтировать, лелеять, беречь — это очень большая и серьезная работа. Но обязательно все это должно быть с юмором.