Он едва дошел до середины своей третьей молитвы, как дверь открылась, и вырвавшийся оттуда взрыв разговоров отвлек его. Он поднял взгляд – и увидел, как к нему идет посланник, с которым Хамза встречался в Генуе. Мужчина пренебрежительно посмотрел в сторону стола, и люди с перепачканными губами тут же разошлись. Посланник подошел к Хамзе как раз в ту секунду, когда тот поспешно пробормотал завершающую молитву и встал.
– Я сопровожу вас к воротам, – безучастно произнес Феон на османском, будто продолжая беседу, прерванную несколько минут назад, – и сообщу вам ответ императора по пути.
Хамза зачем-то оглядел комнату, но мужчина с ястребиным взором уже ушел. Он вновь сосредоточился на стоящем перед ним человеке – и на собственном удивлении. Быстрота ответа сама по себе была необычной, а манера сообщить о нем – беспрецедентной. Для таких переговоров существовал ритуал, особенно у помешанных на протоколах греков. Хамза полагал, что его еще призовут к Константину, хотя бы один раз, для обсуждения, встречных предложений, пояснений…
Следующие слова Феона, когда он повел Хамзу к внешним дверям, ответили на эти мысли:
– Император выразился прямо и откровенно. Он предлагает султану дань в любом размере, который тот потребует…
Поскольку протокол был отброшен, Хамза прервал грека:
– У него ничего нет. А даже если б и было, нет суммы настолько огромной, чтобы она была принята.
– Императору это известно.
Феон вел Хамзу вниз по лестнице; сзади звенели по мрамору шпоры шестерых гвардейцев.
– По этой причине он не хочет вновь встречаться с вами. Он твердо решил победить или умереть. Либо придет спасение, по суше или по морю…
– Оно не придет.
– Либо оно придет, либо мы будем меряться силами на стенах наших предков. Умрем на них, если так пожелает Господь. Отобьемся, если Он того захочет. Мы в его руках.
Феон легко улыбнулся, они вышли на нижний этаж дворца.
– Таковы его слова. Он просил, чтобы я в точности повторил их.
Хамза был готов резко ответить на такое дипломатическое оскорбление – он вынужден выслушивать ответ от слуги, а не от господина. Но гнев был не тем оружием, к которому он предпочитал обращаться. Гнев резко достигал желаемого. И потому Хамза выдохнул, затем заговорил:
– А вы, Феон Ласкарь, выбрали бы те же слова?
Они вышли из задних дверей дворца на аллею усыпанных розовыми цветами деревьев. Землю покрывали лепестки, поднялся ветерок, и в воздухе метелью закружились новые. Хамзе вспомнился Мехмед в своем саду в Эдирне. Садовник султана высаживал деревья, которые, по его словам, росли на территории дворца в Константинополе. Прежде чем Феон успел ответить на первый вопрос, Хамза задал второй:
– Что это за деревья?
– Эти? Мы называем их иудиным деревом. – Феон протянул руку. – Пройдемся?
Не дожидаясь ответа, он рявкнул приказ страже оставаться у двери, потом пошел по розовой дорожке. Ага, подумал Хамза и последовал за ним.
– Мои слова? – продолжил Феон, как будто разговор не прерывался. – Да, они могут оказаться другими. Ваши суда в Роге могут сделать их другими.
– Вы советовали вашему государю уйти?
– Нет, – ответил Феон, пожимая плечами. – Вы, как и я, знаете, что бывает время, когда взгляды человека можно изменить словами, а бывает время, когда вы просто бросаете слова на ветер… и тратите кредит, которым лучше воспользоваться в другой раз… – Он остановился, посмотрел на Хамзу. – Вы когда-нибудь пытались отговорить султана от нападения на нас?
– Никогда. Легче повесить все эти цветы обратно на ветви.
– Вот именно, – произнес Феон и медленно пошел дальше. – Как люди разума, мы оба знаем, что возможно, а что нет.
– Друг мой, невозможно, чтобы вы выиграли эту войну, – мягко сказал Хамза.
– Почему же? Возможно. Правда, маловероятно. Ваша пушка прямо за этой стеной – постойте здесь час или даже меньше, и вы почувствуете, как вздрагивает земля, когда ядро ударяет в стену. Ваши солдаты, которых вы вновь и вновь бросаете в атаку. Какая разница, если вы потеряете тысячу? Или десять тысяч? Они – мученики Аллаха. Но если мы потеряем тысячу… – он пожал плечами, – мы проиграем. А теперь еще волшебство ваших судов, плывущих по холмам… Умный ход.
– Не мой. Это все Мехмед. Он собирается взять город. И достаточно умен, чтобы добиться успеха.
– Похоже на то. Но не определенно. Мы оба, как разумные люди, знаем это.
Грек второй раз упомянул разум. Хамза отвел взгляд, посмотрел на падающие розовые лепестки.
– Так что же делают разумные люди, когда возможность превращается в определенность?
Феон отвернулся, стряхнул с рукава несколько лепестков:
– Они рассматривают другие возможности.
Хамза изучал мужчину, который не смотрел на него, который остановился сейчас посредине аллеи, настолько далеко от солдат в обоих ее концах, насколько возможно. Осторожно, подумал он и сказал:
– Вы все еще играете в тавла?
Феон поднял взгляд.
– Мой сын. На той прекрасной доске, которую вы мне отдали. Он весьма способен.
Хамза рассмеялся.
– Это может испортить ему жизнь… – Он кивнул. – Ваша жена. Она все так же прекрасна?
– Она… да.
Тут явно какая-то заминка. Что-то связано с его женой. Какая-то слабость, которую нужно исследовать. Но не сейчас.
– И у нее по-прежнему есть тот великолепный кот?
– Да, будь он проклят… Ненавижу котов.
– Ах, друг мой, – сказал Хамза, рассмеявшись и положив руку на усеянный лепестками рукав Феона, – вы упускаете одну из истинных радостей жизни.
Рука турка несколько секунд лежала на руке грека, потом Феон взглянул в конец дорожки, на людей, стоящих там, и убрал свою руку.
– Что ж, значит, я упущу ее.
Хамза тоже посмотрел туда, потом, уже тише, продолжил:
– Я возвращаюсь к своему вопросу. Что происходит, когда разумный человек обретает уверенность? Ему следует принять меры. Вам понадобится друг.
Феон кивнул.
– Друг, который, возможно, близок к султану.
Хамза улыбнулся.
– Это наилучший вариант. Друг, способный присмотреть за вашей прекрасной женой и за способным к играм сыном.
– Понимаю. И что же нужно сделать, чтобы заслужить такую дружбу?
– О, – легко бросил Хамза, – разве дружба – не дар, вручаемый без всяких обязательств?
В голосе Феона не слышалось такой легкости.
– Как доска для тавла. Да. Так какой же… дар может быть вручен взамен?
Они двинулись дальше, почти так же медленно, как лепестки у них под ногами, ближе к стене, к башне. Хамза смотрел на нее и думал о двери в самом низу бастионной стены. Калитка, путь, которым осажденные могут выйти и помешать осаждающим. В первые дни, до прибытия основной армии Мехмеда, христиане сделали вылазку и нанесли большой урон. Сейчас она была запечатана, заперта на тройной засов, завалена бочонками с камнем, сдвинутыми, только чтобы пропустить посольство султана. Его. Прорваться через нее силой невозможно.