Армагеддон. 1453 - читать онлайн книгу. Автор: Крис Хамфрис cтр.№ 108

Едва все огни погасли, началось песнопение, два слова на выдохе, потом резкий вдох.

«Исми джелал». Вдох. «Исми джелал». Вдох. «Исми джелал». Вдох.

Ахмед не присоединился. Он делал это прежде, перед другими атаками, чувствуя, как жар поднимается в нем, пока на коже не выступал пот. Распевая слова снова и снова, подпитывая короткими вдохами, выбрасывая на выдохе. Наполняя правоверного ненавистью, делая его сильнее, яростнее, укрепляя решимость убить всех неверных или погибнуть мучеником, с одним из девяноста девяти имен Бога на губах, остальными в сердце.

Ахмед не испытывал ненависти к людям, которых будет пытаться убить. Он думал, что они такие же, как он, и сражаются за свою веру. Он всегда делал то, что должно, не нуждаясь для этого в ярости. Что же касается Бога, Ахмед примирялся и взывал к Нему трехдневным постом, когда остальные постились один день; только преламывал хлеб и ел мясо на закате, как во время Рамазана. И он носил под халатом единственный доспех, который имел кроме щита, – два имени, его и Аллаха, соединенные в восьми прямоугольниках, вышитые посредине его жилета.

И вот, пока Рашид, одноглазый Фарук и другие из их отряда, дожившие до этой минуты, разжигали в себе убийственную ярость, Ахмед бормотал свое имя, соединенное с одним из имен Аллаха. Потом, когда вдоль шеренги прошел офицер в шапке с плюмажем, подгоняя их встать с колен и взять в руки оружие, Ахмед перешел к другому распеву:

«Йа даим. Йа даим. Йа даим».

Он выпевал это на полях во время косьбы, снова и снова; ритм помогал ему держаться далеко за гранью усталости, до тех пор, пока работа не была закончена, поля пусты, а будущее его семьи ждало, когда его соберут, обмолотят, смелют, превратят в дающий жизнь хлеб. Сейчас пред ним лежало то же самое. Султан обещал три дня на разграбление. Рашид все время твердил, какие богатства ждут их, когда город падет. Золото, которое можно содрать с церквей неверных, с самих городских мостовых. Рабы, которых можно продать.

Ахмед не желал богатства. Он не хотел, как другие, вернуться в свою деревню и стать ее повелителем. Он хотел лишь позаботиться, чтобы дети в его семье больше никогда не умирали от голода. Ради этого, ради Аллаха и султана он убьет столько, сколько должен. Он станет косить своим ятаганом греков, стоящих между ним и этой надеждой.

Они стояли, потом пошли вперед, вниз по склону, через речку, вверх на холм. Потом их тычками развернули кругом и построили в неровные шеренги. Только когда Ахмед занял свое место, он поднял взгляд и посмотрел поверх голов лучников и пращников, поверх колесных заслонов, за которыми они укрывались, на то, что лежало дальше. Они были на месте – остатки стены; выщербленные зубцы торчали, будто зубы во рту старика, дыры между ними забиты деревом, бочками и землей. Ахмед видел все это в свете греческих факелов, ибо его армию все еще окутывала тьма.

Сзади послышался робкий шепот.

«Исми джелал». Вдох. «Исми джелал». Вдох. «Исми джелал». Вдох.

Он оглянулся на Рашида. Тот пытался собрать ярость, но его взгляд метался в страхе. Рука, обожженная драконом в башне, судорожно дергалась – сплошные шрамы и багровая плоть. Жаркое дыхание дракона забрало то немногое мужество, которое было у коротышки.

Перед ними прошел Фарук; он тыкал своим бастинадо в каждого второго, его единственный глаз не отрывался от глаз мужчин.

– Каждый, кого я коснулся, возьмет лестницу, когда мы пойдем вперед. Вы приставите лестницы к греческому палисаду, а следующие за вами заберутся по ним.

Палка уткнулась в грудь Ахмеда и задержалась там.

– Но у тебя, великан, и всех мужчин отсюда и до конца шеренги будет другая задача. – Командир шагнул назад, нагнулся, что-то поднял с земли. – Вот, – сказал он, показывая длинный шест с железным крюком на конце. – Вы, парни, возьмете эти штуки и будете растаскивать греческий палисад. Вытаскивать торчащие бревна. Опрокидывать бочки. Ясно?

Ахмед взял шест, взвесил его в руках, кивнул. Взглянул на Рашида, который перестал петь и выглядел сейчас еще сильнее испуганным – он оказался в числе тех, кто должен был лезть по лестнице и сражаться. Когда Фарук двинулся дальше вдоль шеренги, раздавая задачи и шесты, Ахмед прошептал:

– Держись за мной. Никто не заметит.

Рашид кивнул, сглотнул; его губы опять двигались, но беззвучно. Потом оба вздрогнули от внезапно накатившей волны неистовой музыки – грохотали барабаны, звенели цимбалы, пели дикую песню трубы. Фарук вновь был перед ними, прямо посредине отряда. Выхватив меч, он воздел клинок к небу и заорал, перекрывая грохот музыки:

– Аллах акбар!

Крик, подхваченный тысячами голосов, пролетел по шеренгам, отражаясь от холмов, от вод Золотого Рога до Мраморного моря, заглушил даже оркестры-мехтеры. Потом, разом, десять тысяч башибузуков бросились к стенам Константинополя.

Перед ними были люди, которые уже вступили в бой, стреляя из кулеврин; их трубы вспыхивали пламенем, выплевывали пули, которые зарывались в землю, рикошетили от бочек, уходили в дерево, иногда – в плоть. Десятки лучников натягивали и стреляли, натягивали и стреляли, медленно двигаясь вперед за колесными укрытиями, которые встали только у рва. Пращники раскручивали свои веревки, выскакивали из-за укрытия, чтобы метнуть камень, и ныряли обратно. Но многих, как и многих лучников, настигали десятки пуль, стрел и камней, летящих из-за палисада и с башен за ним.

Они остановились, когда остановились укрытия. Теперь, когда их стрелки посылали свои снаряды в цель, а они стояли вровень с ними, когда музыка за спинами стала еще громче, когда тысячи глоток повторяли имя Бога и возглашали Его величие, раздался приказ:

– Вперед!

Ахмед ходил на стены уже раз шесть, днем и ночью. Ночь была лучше – ибо грекам было труднее видеть цель и убивать. Ночь была хуже – ибо смерть приходила из темноты незримой и внезапной. Он сделал все, что мог. Проверил, что ятаган хорошо держится в перевязи за спиной. Высоко поднял большой круглый щит, надетый на левое предплечье, прикрывая себя как можно лучше, оставив защищать неприкрытую часть своего имени, сплетенного с именем Бога. Сжал в руках шест, левая кисть посредине, правая – у самого конца.

За десятки дневных и ночных штурмов ров был заполнен почти вровень с самой внешней, низкой стеной. Пробежав по небольшому склону, Ахмед заскочил на остатки стены. Спрыгнул вниз, присел. Повсюду десятки мужчин уклонялись и увертывались от потока металла и камней.

– Наверх! – заорал Фарук.

Он побежал вперед, подняв над головой щит, на который градом сыпались метательные снаряды. Мужчины вокруг него устремлялись к стене с лестницами и шестами. Многие погибали на бегу; их ношу подхватывали и тащили дальше. Турецкие лучники стреляли поверх голов, летящая смерть выхватывала людей на башнях, те кричали и падали. Ахмед увидел дыру между двумя бочками, внезапно пустую, подбежал к ней, вскинул шест, вонзил крюк в ствол забитой между бочками толстой ветви, налег всем весом, дергая шест на себя. Ветвь изогнулась, потом вылетела из палисада, и Ахмеду внезапно пришлось увертываться от нее; фонтан земли забил ему рот, он подавился, замолчал, и только сейчас понял, что все это время яростно ревел.