Я остановился.
– Вообще никуда от меня не отходи, оставайся в поле зрения. Сейчас я встану и сама приготовлю завтрак.
– Черта с два! Ты останешься в постели и будешь вести себя как послушная девочка.
– Подойди сюда и сними перчатки. Я хочу посмотреть, что у тебя с руками.
Перчатки я снимать не стал, даже думать об этом не мог, потому что обезболивающее уже почти не действовало.
– Так я и знала, – мрачно произнесла Мэри. – У тебя ожоги еще хуже, чем у меня.
В общем, завтрак готовила она. Более того, она одна его и ела – я не хотел ничего, кроме чашки кофе. Я настоял, чтобы она тоже пила как можно больше: ожоги на большой площади – это не шутка. Позавтракав, Мэри отодвинула от себя тарелку, посмотрела на меня и сказала:
– Знаешь, Сэм, я ни о чем не жалею. Теперь я тоже знаю, каково это. Теперь мы оба знаем.
Я коротко кивнул, понимая, что она имела в виду. Делить одни только радости – этого недостаточно.
Мэри встала:
– Видимо, надо идти.
– Да, – согласился я. – Нужно скорее доставить тебя к врачу.
– Я не это имела в виду.
– Знаю.
Обсуждать тут было нечего. Мы оба понимали, что музыка кончилась и пора возвращаться на работу. Развалюха, на которой мы прилетели, по-прежнему стояла на посадочной площадке возле дома, отсчитывая плату за прокат. На то, чтобы сжечь тарелки, собраться и обесточить все, кроме дежурного питания, у нас ушло не больше трех минут. Я потерял свои ботинки, но Мэри вспомнила, где я их оставил.
Поскольку я с такими руками ни на что не годился, машину вела Мэри. Поднявшись в воздух, она повернулась ко мне и предложила:
– Давай сразу вернемся в Отдел. Там и подлечат, и все новости расскажут. Или руки болят слишком сильно?
– Нет, летим в Отдел, – согласился я.
Руки, конечно, болели, но за час-другой им хуже не станет. Мне не терпелось узнать новости, да и к работе вернуться. Я попросил Мэри вывести на экран новостной канал: сейчас мне хотелось увидеть последние известия не меньше, чем раньше хотелось их избежать. Но аппаратура оказалась под стать самой машине: мы даже звук не смогли поймать. Хорошо хоть автопилот еще работал, иначе Мэри пришлось бы вести машину вручную.
Меня не оставляла в покое одна мысль, и я решил поделиться ею с Мэри:
– Как ты думаешь, слизняк ведь не стал бы забираться на кота просто так, правда?
– Думаю, нет.
– Тогда почему же он оказался у Пирата на спине? Здесь должна быть какая-то логика. Все, что они делают, логично – пусть даже у этой логики довольно мрачный привкус.
– Но здесь тоже все логично. С помощью кота они поймали человека.
– Да. Но как они могли это запланировать? Неужели их настолько много, что они позволяют себе разъезжать на кошках, в надежде на случайную встречу с человеком? Хотя… – Я вспомнил, с какой скоростью один слизняк на спине обезьяны превратился в двух, вспомнил переполненный тварями Канзас-Сити и содрогнулся.
– Почему ты спрашиваешь об этом меня, дорогой? У меня же не аналитический мозг.
В некотором смысле это была чистая правда: нет, никаких дефектов мозга у Мэри, конечно же, нет, но она все время приходит к правильным выводам инстинктивно, перескочив через логику. Меня подобное отсутствие логических связок нервирует чрезвычайно.
– Брось прикидываться скромной девочкой и подумай лучше вот о чем: откуда этот слизняк взялся? Сам бы он сюда не дополз. До Пирата он мог добраться только на спине другого носителя. Кто это был? Я бы предположил, что это Старый Джон, Горный Козел. Больше Пират никого к себе не подпускает.
– Старый Джон? – Мэри на секунду прикрыла глаза, потом снова их открыла. – Нет, я не помню от него никаких особых ощущений. Я была слишком далеко.
– Методом исключения получается, что это мог быть только он. В поселке все соблюдали режим, а Старый Джон был в куртке. Следовательно, паразит оседлал его еще до введения режима «Голая спина». Джону это сходило с рук, потому что он избегает людей. Но дальше моя логика пасует. Зачем слизнякам отшельник, живущий черт-те где в горах?
– Чтобы поймать тебя.
– Меня?
– Да, чтобы вернуть тебя.
В этом был какой-то смысл. Возможно, любой носитель, которому когда-либо удалось от них уйти, становился объектом слежки. В таком случае те полтора десятка конгрессменов, да все прочие, кого мы спасли, в том числе Мэри, подвергаются серьезной опасности. Я бы сообщил об этом нашим аналитикам. Впрочем, нет, Мэри в списке быть не должно – единственный слизняк, который знал, что она была под контролем, теперь мертв.
С другой стороны, может быть, им нужен именно я. Что такого во мне особенного? Да, тайный агент. Но что более важно, мой хозяин знал все, что мне известно о Старике, и, следовательно, понимал, в каких мы отношениях. В моем представлении Старик был их главным противником, и мой паразит знал, что я так думаю, поскольку он имел доступ к любым моим мыслям.
И этот слизняк даже встречался со Стариком, разговаривал с ним. Стоп, минуточку: тот слизняк сдох. Моя теория рухнула.
И тут же снова восстала из руин.
– Мэри, – спросил я, – ты была у себя на квартире, с тех пор как мы там в последний раз завтракали?
– Нет. А что?
– Не возвращайся туда ни в коем случае. Я помню, как думал, когда был с ними, что надо устроить там ловушку.
– Но не устроил?
– Нет. Но возможно, это сделал кто-то другой. Не исключено, что еще один «Старый Джон» сидит там, как паук в паутине, и ждет, когда ты придешь. Или когда я приду. – Я рассказал ей про Макилвейна и его теорию «групповой памяти». – Тогда я думал, что он просто фантазирует, – любимое занятие всех ученых. Но теперь я в этом уже не уверен. Теперь мне кажется, что это единственная гипотеза, с которой согласуются все факты, – если только не предполагать, что титанцы настолько глупы, что ловят рыбу и в ванне, и в реке. Но они вовсе не глупы.
– Подожди-ка, Сэм. По теории Макилвейна каждый паразит – это как бы все остальные паразиты, так? Другими словами, тварь, что захватила меня вчера вечером, в такой же степени тварь, которая ездила на тебе, как и та, которая на самом деле… Ой, я запуталась. Я хотела сказать…
– Это только общая идея. По отдельности они самостоятельные особи, а на прямой конференции объединяют воспоминания, и Траляля превращается в Труляля. Если это действительно так, то вчерашний паразит помнил все, что они узнали от меня. Разумеется, если у него были прямые конференции со слизняком, который ездил на мне, или с любым другим слизняком, который с ним общался, или со слизняком, который был связан с моим через цепочку конференций любой длины – после того, как тот меня оседлал. А зная их повадки, я думаю – наверняка общался. Он… Я имею в виду, первый… Нет, знаешь что, пусть их будет трое: Джо, Мо и, например… э-э-э… Герберт. Гербертом назовем вчерашнего. Мо пусть будет…