– Ты чертовски прав, именно по-другому! И ты меня туда не затащишь.
– Нет, я не стану этого делать. Что ж, очевидно, врач был прав. Возвращайся, сынок, и ложись обратно.
Я понял, что Старик на меня не злится. Его голос звучал скорее печально. Он отвернулся и переступил порог лаборатории.
И сделал еще три или четыре шага, прежде чем я позвал:
– Босс!
Старик остановился и повернулся ко мне с непроницаемым лицом.
– Я иду, – добавил я.
– Может быть, не стоит?
– Справлюсь. Просто это трудно… вот так сразу… Нервы…
Старик участливо взял меня под локоть и повел, будто девушку на прогулке. Мы прошли еще одну запертую дверь и очутились в помещении с влажным теплым воздухом. Там в клетке сидела обезьяна.
Ее тело удерживал на месте металлический каркас. Руки и ноги безвольно висели, словно она не могла ими управлять, – так оно и было, как я узнал позднее.
Когда мы вошли, обезьяна вскинула голову и поглядела на нас. На мгновение в ее глазах вспыхнули ум и ненависть. Затем огонь угас, и они стали просто глазами бессловесного животного. Животному было больно.
– С другой стороны, – тихо сказал Старик.
Я бы не пошел, но он все еще держал меня под руку. Мы двинулись в обход клетки. Обезьяна следовала за нами взглядом, но ее тело надежно удерживал каркас. Зайдя сзади, я увидел…
Хозяин. Тварь, которая бог знает сколько времени ездила у меня на спине, говорила моим языком, думала моим мозгом. Мой хозяин.
– Спокойно, – тихо сказал Старик. – Спокойно. Ты привыкнешь к нему. – Он сжал мою руку. – Отвернись ненадолго, это помогает.
Я так и сделал, и это действительно помогло. Не так чтобы сильно, слегка. Я несколько раз глубоко вздохнул и задержал дыхание. Сердцебиение немного успокоилось, и я заставил себя повернуться и взглянуть на паразита.
Ужас, собственно, вызывает не сам его вид. Да, они мерзкие и уродливые, но не больше, чем слизь в пруду, и не такие отвратительные, как личинки, копошащиеся в мусоре.
И дело не в том, что ты знаешь о способностях паразитов: то же самое чувство я испытал и в первый раз, еще до того, как узнал, что это за твари. Я попытался объяснить свои мысли Старику, и он кивнул, не отрывая взгляда от паразита.
– Да, – сказал он, – у других то же самое. Безотчетный страх, как у птицы перед змеей. Возможно, это их основное оружие. – Он отвел взгляд в сторону, словно даже его железные нервы не выдерживали такого зрелища.
Я тоже не трогался с места, заставляя себя привыкать и пытаясь удержать завтрак внутри. Говорил себе, что теперь хозяин уже не страшен, что он ничего не может мне сделать. Затем отвел глаза и обнаружил, что Старик за мной наблюдает.
– Ну как? Уже легче?
Я посмотрел на хозяина.
– Немного, – сказал я и с ненавистью добавил: – Но больше всего на свете я хочу его убить. Хочу убить их всех! Я бы всю свою жизнь убивал и убивал этих тварей. – Меня опять затрясло.
Старик серьезно посмотрел на меня, затем протянул свой пистолет:
– Держи.
Я не сразу понял, в чем дело. Своего оружия у меня не было, поскольку мы пришли сюда прямо из больничной палаты. Я взял пистолет и бросил на Старика вопросительный взгляд.
– Э-э-э… зачем?
– Ты же хочешь ее убить. Если тебе это нужно, вперед. Убей. Прямо сейчас.
– Ха! Но ты же говорил, что тварь нужна для изучения.
– Нужна. Но если ты считаешь, что должен ее убить, убей. Это ведь твой хозяин. Если для того, чтобы вновь стать человеком, ты должен ее убить, не стесняйся.
Вновь стать человеком. Мысль звучала в мозгу как набат. Старик знал, какое мне нужно лекарство. Я уже не дрожал. Оружие, готовое извергать огонь и убивать, лежало в ладони как влитое. Мой хозяин…
Я убью его и вновь стану свободным человеком. Если хозяин останется в живых, этого никогда не произойдет. Мне хотелось уничтожить их всех, отыскать и выжечь всех до единого, но первым делом – этого.
Мой хозяин… останется моим хозяином, пока я его не убью. У меня было жуткое и кристально ясное ощущение, что, если нас оставят с ним наедине, я не смогу даже пошевелить пальцем, что я замру и буду покорно ждать, пока он заползает ко мне на спину, снова устраивается между лопатками, нащупывает мой позвоночник и овладевает моим мозгом и всем моим естеством – до самой последней капли.
Но теперь я мог его убить!
Уже без страха, с переполняющим меня ликованием я прицелился.
Старик по-прежнему смотрел на меня.
Я опустил оружие и неуверенно спросил:
– Босс, положим, я убью этого паразита. А другой есть?
– Нет.
– Но ведь он нужен.
– Да.
– Тогда… Черт, зачем ты дал мне пистолет?
– Ты сам знаешь. Если тебе нужно, убей. Если сумеешь обойтись, тогда им займется Отдел.
Я должен был выстрелить. Даже если мы убьем всех остальных, пока будет жив этот, я так и не перестану трястись в темноте от страха… А что касается других, то в одном только Конституционном клубе можно взять сразу дюжину. Убью этого – и мне уже ничего не страшно: я сам поведу туда группу захвата. Учащенно дыша, я снова поднял пистолет.
Затем отвернулся и кинул его Старику. Тот поймал оружие на лету и спросил:
– В чем дело?
– А? Не знаю. Когда я уже совсем собрался нажать на спуск, мне стало достаточно просто знать, что я могу это сделать.
– Я тоже так решил.
На душе у меня стало тепло и спокойно, словно я только что убил мужчину или переспал с женщиной – словно я действительно прикончил эту тварь. Я смог повернуться к ней спиной и даже не злился на Старика за то, что он тут устроил; вместо этого я чувствовал признательность.
– Я же понял, что ты все подстроил, черт бы тебя побрал! Ну и как тебе роль кукловода?
Но Старик не принял шутки. Вместо этого он очень серьезно сказал:
– Это не про меня. Самое большее, что я когда-либо делал, – это выводил человека на ту дорогу, по которой он сам хотел бы идти. А настоящий кукловод – вот он. – И Старик ткнул пальцем в паразита.
Я обернулся.
– Да… – согласился я, – это настоящий кукловод. И ты даже не представляешь, насколько точно угадал. И, босс… надеюсь, ты никогда об этом не узнаешь.
– Я тоже на это надеюсь, – ответил он серьезно.
Теперь я мог смотреть на хозяина без содрогания. Мне даже захотелось с независимым видом засунуть руки в карманы, вот только у шорт никаких карманов не было.
– Босс, – сказал я, по-прежнему не отводя взгляда от паразита, – если от него что-нибудь останется, когда вы с ним закончите, – я его убью.