Фима. Третье состояние - читать онлайн книгу. Автор: Амос Оз cтр.№ 37

– Но почему?

– Что – “почему”?

– Почему ты согласился ничего им не рассказывать?

– Потому что Уинстону это не поможет, а ты уже достаточно настрадался.

– Ты хороший, Фима. – И добавил: – Хотя смешной. Они тебя называют “клоун”. Но ты ведь и правда похож немного на клоуна.

– Так, а теперь тебе пора пить молоко. И скажи, где лежит этот ваш валиум. Мама велела дать тебе полтаблетки.

– И я тоже клоун. Мальчик-клоун. Но я не хороший. Я должен был отказаться. Не идти с ними.

– Они тебя заставили.

– Все равно, это было убийство.

– Ты не знаешь наверняка, – возразил Фима, – может, он только ранен.

– Было много крови. Целое море.

– Иногда и царапина сильно кровоточит. Знаешь, когда я был маленьким, то свалился с забора, и из маленькой ранки на голове случился целый кровавый потоп. Дедушка Барух чуть в обморок не упал.

– Я их ненавижу.

– Они просто дети, Дими. Иногда дети совершают очень жестокие поступки только лишь потому, что у них не хватает воображения представить, что такое боль.

– Не детей, – возразил Дими. – Их. Если бы они могли выбрать, они бы ни за что не выбрали меня своим сыном, но и я тоже не выбрал бы их своими родителями. Это ведь несправедливо: можно выбрать, на ком жениться, но не можешь выбирать родителей. И развестись с ними тоже нельзя, Фима?

– Нельзя.

– Давай возьмем фонарь, бинты и йод, поищем его в низине?

– Темно, да еще такой дождь, никаких шансов.

– Да, ты прав, – согласился Дими. – Никаких шансов. Но все равно пойдем его искать. По крайней мере, мы будем знать, что искали, но не нашли.

Дими показался вдруг Фиме маленькой копией его рассудительного и рассудочного отца. Даже интонации были такие же, как у Теда, – спокойная взвешенность одинокого человека.

– А эта Цлиль Вайнтрауб и ее семейка тоже хороши, – продолжал мальчик. – Почему они бросили больную собаку? Могли бы взять и Уинстона с собой. Могли бы куда-то его пристроить. Как можно вышвырнуть собаку на помойку? У индейцев чероки есть закон: ничего нельзя выбрасывать. Даже разбитую миску хранят в вигваме. Всякую вещь, которая когда-то приносила пользу, – не выбрасывай, потому что теперь ты нужен этой вещи. У них есть подобие десяти заповедей, ну, может, чуть меньше десяти, и первая заповедь – не выбрасывай! У меня в кладовке лежит ящик с игрушками, которыми я играл с младенчества. Все постоянно кричат: “Да выбрось ты наконец этот хлам, кому он нужен, только пыль собирает!” Но я не соглашаюсь. “Выбросить – это все равно что убить”, – сказала Дочь Снегов, обращаясь к Озеру Шепчущего Ветра, и сжала в своих прекрасных пальчиках волчий камень.

– Это про что?

– Это рассказ о девочке-чероки. Озеро Шепчущего Ветра был вождем племени, его изгнали.

– Расскажи.

– Сейчас не получится. Не могу думать о чем-то другом. Все время этот пес смотрит на меня, эти карие глаза, такой покорный, счастливый, что на него обратили внимание, виляет хвостом, ласково облизывает каждого, кто к нему наклоняется. И даже когда Ронен связывал ему лапы, он лизнул его. А ухо оторвалось и упало на землю, словно ломоть хлеба. Его плач у меня в голове, а вдруг он вправду жив еще, умирает в грязи, плачет и ждет, что придет врач. Ночью Господь Бог явится и убьет меня за это. Лучше всего мне вообще не ложиться спать. Или Он убьет меня за то, что я ненавижу их, ведь нельзя же ненавидеть родителей. Кто велел им родить меня? Я же не просил их. И вообще мне здесь делать нечего. Все у меня плохо выходит. Только проблемы всякие, и на меня злятся. Я что-то сделаю – и проблемы, и злятся. Ты когда-то был мужем моей маме, а потом ты ее не захотел. Или она не захотела тебя. Вот проблемы и злость. Папа говорит – это потому что ты клоун. Он по-английски это сказал. А я им не очень-то и нужен. Больше всего им нужна абсолютная тишина и чтобы все было аккуратно сложено, лежало на своих местах, чтобы двери не хлопали. И всегда, как дверь хлопнет, она орет на меня и на папу. А если какой-нибудь карандаш не на месте, он орет на меня и на маму. А если крышечка на зубной пасте не завинчена до конца, они орут на меня вместе. Ну, не орут. Делают замечания. Всегда говорят: “Было бы очень хорошо, если бы в дальнейшем…” Или он говорит ей по-английски: “Сделай что-нибудь, чтобы ребенок не мешался у меня под ногами”. А она говорит ему: “Это и ваш ребенок, сэр”. Фима, когда ты был маленьким, ты не хотел иногда, чтобы родители твои умерли? Не хотел быть сиротой, свободным, как Гекльберри Финн? Ты не был маленьким клоуном?

– Подобные мысли случаются у каждого ребенка, – ответил Фима. – Поверь, у каждого. Это естественно. Но на самом деле никто в действительности этого не хочет.

Дими молчал. Альбиносьи глаза часто-часто моргали, словно свет досаждал ему.

– Скажи, Фима, а правда, что тебе нужен ребенок? Давай мы с тобой уедем, будем жить на Галапагосских островах, построим себе хижину из хвороста? Будем ловить рыб и собирать раковины. Выращивать всякое. Будем наблюдать за черепахами, которые живут тысячу лет. Помнишь, ты мне об этом рассказывал?

“Вот и возвращается снова, – подумал Фима, – тоска по арийской стороне. По Карле”.

Он отнес Дими в его комнату. Переодел в пижаму. На Галапагосских островах нет зимы. Там вечное лето. И столетние черепахи вырастают преогромные, почти с этот стол, потому что они не хищники, они никогда не спят и не издают никаких звуков. В их жизни все ясно и хорошо. Он отнес мальчика в ванную, чтобы тот почистил зубы, а потом они вдвоем встали перед унитазом и Фима скомандовал: “Раз, два, три!” И они начали соревноваться, кто первый закруглится. Фима все бормотал какие-то утешительные слова, к которым и сам не прислушивался:

– Ничего, парень, дождь пройдет, и зима пройдет, и весна пройдет, а мы будем спать, как черепахи, а потом проснемся, посадим овощи, а потом будем хорошими, только хорошими, и увидишь, что будет нам только хорошо.

Но, несмотря на все эти утешающие бормотания, оба едва сдерживали слезы. И держались друг за дружку, словно боялись потерять. Вместо того чтобы уложить мальчика в постель, Фима усадил Дими себе на плечи и лошадкой поскакал по коридору в спальню родителей, где они вдвоем улеглись на широченной кровати; Фима осторожно снял с Дими очки с толстыми линзами, оба забрались под одно одеяло, и Фима принялся рассказывать историю за историей – о ящерицах агама, о безднах эволюции, о провале совершенно бессмысленного восстания евреев против Рима. И про начальников железных дорог с их шириной железнодорожного полотна; и про дремучие леса в Верхней Вольте, африканской стране; и про охоту на китов на Аляске; и про заброшенные храмы в горах на севере Греции; и про разведение золотых рыбок в подогреваемых бассейнах Валлетты, столицы Мальты; и про святого Августина; и про несчастного кантора, оказавшегося на необитаемом острове перед Судным днем.

В половине первого вернулись Тед и Яэль и обнаружили на своей кровати одетого Фиму, сладко спящего под одеялом Яэль, свернувшегося под ним эмбрионом в материнской утробе, голова обмотана ее ночной рубашкой. А Дими они застали сидящим перед экраном компьютера в кабинете отца – мальчик в зеленой пижаме и очках с толстыми стеклами сосредоточенно сражался с компьютерными морскими пиратами.