Асфальт и тени - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Казаков cтр.№ 15

В маленький горный аул пришли к обеду. Несколько домов сиротливо приютилось среди развалин некогда большого горного селения. Ахмед здесь был и знал, что это место у горцев почиталось за святое. Старое селение, которому за тысячу лет, разрушили войска НКВД еще при выселении чеченцев и ингушей, а жителей, чтобы не подвергать себя опасности и не гнать по горам вниз, выстроили у пропасти и расстреляли. Расстреляли всех: и стариков, и детей, и женщин, а многих, говорят, столкнули живыми.

У Ахмеда в этом ауле была еще одна приятная обязанность — по заданию, как ему сказали, кого-то из руководства Ичкерии он должен заниматься русским языком с Сажи, семнадцатилетней девушкой, поступающей на следующий год в престижный московский вуз. У Сажи было несколько учителей, даже настоящий профессор из Грозного, но они все не нравились ее дедушке и со временем куда-то бесследно исчезали.

Уютно расположившись под навесом, Ахмед внимательно слушал отчет Сажи о прочитанном. Она была сегодня какой-то необычной — взволнованной и торжественной одновременно. В ее глазах явно появился призывный блеск.

«Только этого не хватало», — помня об участи своих предшественников, подумал новоиспеченный учитель, с опаской косясь на девушку.

Позаниматься им так и не дали. Прибежал запыхавшийся мальчишка и, с уважением глядя на Ахмеда, сообщил, что его срочно ждут командиры.

С облегчением покинув ученицу, он, щурясь от заходящего осеннего солнца, вошел во двор старой сакли и остолбенел. Здесь все было приготовлено для ритуального жертвоприношения. Только вот не баранов здесь будут резать сегодня, с тупой тоской догадался Ахмед, — а русских, которых они сюда пригнали.

Пленники были крепко связаны и, пока не догадываясь о своей участи, лежали на земле лицом вниз. Ахмед прочел молитву и встал вместе со всеми в круг. Коран не одобряет человеческие жертвы, но некоторые фанатики на свой страх и риск все же практикуют этот варварский, должно быть, языческий обряд.

К нему подошел Бек и, взяв за руку, торжественно подвел к «святому человеку» — седому старику лет семидесяти, который, говорят, единственный спасся от чекистов и всю жизнь прожил в этом ауле, только пару раз покинув свой очаг ради паломничества к святым местам.

Старик глянул на него своими ледяными птичьими глазами и протянул большой кривой нож с белой рукояткой:

— Во имя Аллаха, милостивого и милосердного! Возьми и исполни свой долг, воин.

Ахмед покорно взял нож и машинально глянул на пленников. У изголовья одного из них с таким же ножом в руке стоял Джон-Джон.

Нечеловеческие, раздирающие душу крики разрезали гнетущую тишину и раскатились многоликим горным эхом. Ахмед посмотрел на собравшихся. Лица у всех были напряженными, глаза, особенно у молодежи и женщин, горели неестественным, дьявольским огнем.

Он переступил одной ногой через орущего, извивающегося человека и опустился на корточки. Кто-то уже сидел на ногах его жертвы. Солдат с веснушчатым, курносым лицом отчаянно мотал стриженной под ноль головой.

Руки дрожали и слушались с трудом, Ахмед долго не мог захватить скользкий от слюны подбородок. Тогда сидевший сзади бандит сильно ударил солдата меж лопаток. Тот ойкнул и затих.

Ахмед левой рукой рванул на себя голову пленника и что было силы полоснул кривым ножом по горлу. Затрещала разрываемая железом кожа, хрустнула рассеченная трахея, из перерезанной аорты пульсирующим фонтаном брызнула кровь. Человек захрипел, тело задергалось в предсмертных судорогах. Нож, пройдя свой страшный путь, кровавым полумесяцем выпрыгнул из рук.

Ахмед встал. Мир плыл в черном тумане. Загремели барабаны, мужчины, положив друг другу руки на плечи, запрыгали в древнем ритуальном танце.

«Аллах акбар!» — стократно вторило горное эхо.

— Ты родился заново, сынок! — принимая из рук Ахмеда нож, воскликнул седой человек. — У Аллаха родился великий воин!

— Аллах акбар! — взревела беснующаяся толпа.

…Днем раньше в небольшое костромское село Маслово, к дому Петра Ивановича и Марии Тихоновны Гузовых подъехал незнакомый уазик, и вежливый майор вручил казенное письмо, сообщавшее, что их сын Альберт, выполняя задание командования, пропал без вести у селения Чири-Юрт.

На следующий день под вечер собралась родня. Сели за стол. Вспоминали, плакали. Об Алике говорили только хорошее, как на поминках.

Бойтесь чужих тайн, ибо многие знания рождают многие печали. Алексей всегда исповедовал эту древнюю истину, но в жизни все получалось наоборот. И вот к сорока пяти, изрядно помотавшись по белу свету, послужив и правым и левым, он устал, плюнул на все и приехал сюда лечить соснами и озерным ветром свою истосковавшуюся по тишине беспутную душу.

День, отплясав солнечными бликами в мелкой волне, укатил в сторону Польши, сумерки, сгустив небесную синь до цвета вскипающей сирени, не без оснований пророчили тихую теплую ночь с живым блеском тысяч восхищенно мерцающих звездных глаз.

Он сидел на выбеленном солнцем и озерными чайками дощатом помосте, далеко уходившем по мелководью от поросшего корабельными соснами песчаного берега. В недалеких камышах о чем-то еле слышно шептались ветер и вода. Уставшие от вездесущего солнца, весь день гонявшего их друг от друга, они наконец забились в прибрежные камыши, слились воедино и все не могли надышаться, нашептаться, нанежиться.

Алексей, прислушиваясь к этому трепетному шепоту, вдруг поймал себя на мысли, что по-мальчишески завидует дорвавшимся друг до друга стихиям.

«Дошел ты, братец, — начал он свой долгий, изнуряющий монолог, который умеют вести только люди, привыкшие больше говорить сами с собой, чем делиться сокровенным с окружающими, — еще немножко — и до ритуального секса с нимфой озера дойдешь. Нет, пора бросать отшельничество, бросать свою порядком надоевшую сторожку и возвращаться в дом отдыха. А там что хорошего? Шум, беготня, музыка. Очередная одноночка с юной шкодницей, не отягощенной моральными предрассудками. Поразительно, иной раз диву даешься, с каким остервенением нынешние девицы претворяют в жизнь большевистские принципы свободной любви. Теория товарища Коллонтай о „стакане выпитой воды“ на излете века нашла-таки горячих последовательниц. Интересно, кто вбивает в их прелестные юные головки мысль о том, что танцы или посиделки в кабачке обязательно должны заканчиваться постелью? Старик, перестань мучить себя глупыми вопросами, ты что — деваха? В следующий раз, при случае, возьми и спроси…»

На берегу послышался детский плач.

«Бред какой-то: то нимфы, то торопящиеся возмужать юницы, и вот тебе, логический итог — слуховые глюки. Откуда здесь детям взяться? Сюда же можно только по озеру или через болото». Ребенок перестал плакать и теперь что-то обиженно говорил, но слова, обесцвеченные расстоянием и искаженные водой, разобрать было трудно.

«Вставай, приятель, — отдал себе приказ Алексей, — кончилось твое затворничество и, кстати, без особых волевых усилий. Иди, там дети плачут, а с маленькими детьми, как правило, молодые мамы, не одни же они по ночам в лесах шастают. Кобель ты, кобель!»