Бабушка на сносях - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Нестерова cтр.№ 74

Я отошла от окошка регистратуры в полной растерянности. Что делать? Увидела на стене расписание приема врачей. Именно сейчас начинала прием заведующая отделением Елена Семеновна Козлоумова. Обнадеживающая фамилия! Наверное, нужно обратиться к заведующей. Она — начальство, она (старший священник) не откажет мне.

Козлоумова вела прием в двух качествах: как завотделением и заменяя бюллетенившего врача. Коридор у кабинета был полон женщин. Постоянно вспыхивали ссоры двух групп — тех, кто с талончиками, по записи к заболевшему гинекологу и по живой очереди к Козлоумовой. И та и другая группа с ненавистью смотрела на пользующихся правом идти без очереди: ветеранов войны (что им демонстрировать гинекологу?), инвалидов (сидели бы дома и вызывали врача), молодых матерей, накануне выписавшихся из роддома (сами рожали, не удивишь).

В очереди я провела пять часов! Спину ломило от сидения на жесткой лавке, периодические проходы по коридорам не помогали. Мучила жажда, но попить можно было только из ржавого крана над раковиной в грязном туалете.

Мне казалось, что участвую в дурном кино и все, что происходит, — не со мной. Потому что нельзя беременную женщину столько часов держать в душном помещении, заставлять сражаться с себе подобными. Да, я не была исключением!

Тут и беременные присутствовали, и перенесшие операции по удалению женских придатков (они, не смущаясь, обо всем рассказывали), и с подозрением на злокачественную опухоль, и с эрозией, и с… Чего я только не наслушалась!

В московской очереди женщины сидят тихо, читают книжки. А здесь — оголенные нервы, препирательства и какое-то чудовищное хвастовство: чей диагноз страшнее. Лица у женщин возбужденные, красные, бойцовские. Точно всех их (нас) подвергли трепанации черепа и убрали женственное, милое и доброе. Осталось только животное стремление, растолкав всех, по головам, но пройти в заветный кабинет. Только зверски упрямые лица, только решимость на грани истерики. Будто кислород для дальнейшей жизни раздают.

Хотелось бы думать, Козлоумова, зная, что творится в коридоре (сестра несколько раз выходила и приказывала не шуметь), трудится в кабинете наподобие подвижника земского врача. Как бы не так! За пять часов в кабинете трижды пили чай и принимали пищу! Трижды на полчаса прием пациентов прекращался. Приходили на чаек другие врачи и сестры, приносили в пакетах домашнюю снедь. Очередь все знала, большинство женщин были ветеранами. Никто не протестовал. Ссориться с врачом — себе дороже.

Энтомолог, которому принесли порцию насекомых, смотрит на них с большим интересом, чем смотрели на нас снующие врачи и сестры. Я остро чувствовала, что у медицинских работников женской консультации есть какая-то своя жизнь, разговоры и интересы. А мы, пациенты, — досадная помеха в этой приятной жизни.

И все-таки парадоксальным образом я надеялась на завотделением Козлоумову. Хотя почему «парадоксальным»? Самая большая вера в чудо — у приговоренного к смерти. Ему ничего другого не остается, как надеяться на чудесное избавление от казни. Меня к смерти никто не приговаривал.

Многочасовое сидение в очереди — только испытание (не спрашиваем, какого лешего). Но это испытание легче было вынести, ожидая в финале приз в облике доброго доктора.

Козлоумова — женщина в золоте. Крашеная блондинка с черным пробором в волосах, невысокая, полноватая и вся в каменьях и драгметалле. На шее, в жирных складках кожи ветвятся несколько цепочек различной толщины и плетений, с крестиком и кулонами. На запястьях — литые браслеты, в ушах — серьги гроздьями. На руках перстней и колец нет — производственная необходимость снимать. Наверное, хранятся в ящике ее стола. Закончит прием — наденет, по два на палец.

Когда, наконец, я зашла в кабинет, села на стул у стола докторши, у меня было странное для атеистки ощущение — точно вдруг поверила в Бога и предстала пред наместником Господа. Козлоумова, конечно, понятия не имела, что Кира Анатольевна Смирнова, тысяча девятьсот пятьдесят пятого года рождения, русская, никогда не смотрела на постороннего человека с такой щенячьей надеждой и преданностью.

— Слушаю вас, — произнесла Козлоумова, не ответив на мое «зравствуйте» и не прекратив своего занятия.

Какой-то медицинской железкой она сосредоточенно выковыривала из-под ногтей (грязь?).

— Вот мои документы. У меня беременность тридцать недель.

Докторша перелистнула мой паспорт, отодвинула в сторону зеленую карточку обязательного медицинского страхования.

— Ну и что? — Беглый взгляд на меня, и снова — ковыряние ногтей.

— Как «что»? Я хотела бы встать на учет, пройти обследования, получить бюллетень на дородовой отпуск и так далее.

— Мало ли чего вы хотите! Света, — обращение к медсестре, сидящей за соседним столом, — у нас соды нет? Изжога началась. Врет Лиза, что беляши на свежем масле жарит. От свежего у меня изжоги не бывает.

— Пойду в процедурную, у них точно сода есть. — Медсестра поднялась и вышла из кабинета.

— Страховой полис! — процедила Козлоумова.

— Он перед вами.

— Это карточка. Ее вы должны предъявлять в своей московской поликлинике. А в другом регионе России обязаны представить сам полис.

Пластиковая карточка действительно, я вспомнила, была приклеена на бумагу с зелеными разводами, почти гербовую. Мне и в голову не пришло, что сам бланк нужно иметь при себе. Так и сказала:

— Не знала, что карточки недостаточно.

— На учет вас поставить не можем, — стала равнодушно перечислять завотделением, — больничный не имеем права выдать, обследование на коммерческой основе…

— Но как же так? — перебила я в сильнейшей растерянности. — Ведь я беременная, мне почти пятьдесят лет, в группе риска…

— Вот и рожали бы в своей Москве! Зачем сюда приехали?

— Так сложились жизненные обстоятельства. И мне обязательно нужен дородовой оплачиваемый отпуск!

— По месту прописки. Вы у нас не прописаны.

— Погодите! Что вы хотите сказать? — Я трясла головой, чтобы внести в нее ясность, которая целиком отсутствовала. — Вы мне отказываете во врачебной помощи?

— Никто вам не отказывает. Начнутся схватки, поезжайте в роддом, в карантинном отделении вас примут. Там у нас все цыганки и вообще без документов рожают. Захватите постельное белье, пеленки, мыло, туалетную бумагу, список вещей в приемном покое роддома.

— Елена Семеновна! — Мой голос дрожал и вибрировал. — Не могу поверить! Представить! Я прихожу к врачу! Как к священнику! Пять часов ожидания! А теперь вы мне говорите, чтобы убиралась восвояси? Как же… Как же.., клятва Гиппократа! — вдруг истерично вырвалось у меня.

Того, что плачу, я не замечала. И даже когда слезы забарабанили по сложенным на животе и сцепленным в крепкий замок рукам, я не поняла, что рыдаю.

— Гиппократа вспомнила! — откинулась на стуле Козлоумова. — У меня инструкции! И нечего здесь мокроту разводить! Всяких плакальщиц видели! Москва слезам не верит. Ваша Москва! — добавила она с неприкрытым злорадством.