Наша Рыбка - читать онлайн книгу. Автор: Робин Фокс cтр.№ 33

Мы остановились между Пушкиным с белой снежной головой и бывшим кинотеатром «Пушкинский». Где-то рядом неприятно шелестела и гулко хлопала надорванная ветром афиша. Сам сквер был заставлен новогодними декорациями. Мимо проносились автомобили дорогих и редких марок, в основном черные. В холодном дневном свете можно было разглядеть мельчайшие детали на лицах друг друга – у Ясны на носу было несколько веснушек, а яркая радужка синего глаза к зрачку становилась зеленоватой и выпукло отражала наш привычный мир.

– Ну? – спросил Петя.

Я затаил дыхание и подобрался, как будто она должна была объявить победителей Олимпийских игр, в числе которых мог оказаться и я.

Я бы хотел передать ее манеру говорить, те особенные, едва уловимые движения ее лица, которые заставляли меня волноваться, нервничать, что-то выдумывать, но боюсь, что описание таких качеств подвластно разве что писателям, и потому вряд ли что-то у меня получится. Попытки не будет.

– Вы можете провести со мной этот день? Даже если это будет наш последний день вместе?

Я выдохнул – не облегченно, нет, но выдохнул и даже смог увидеть на улицах нелюбимого города рассыпающееся на грани солнце: оно было в витринах, заливало праздничные улицы, полуденные зимние крыши. Ощущение было такое, будто где-то заиграли вальс из «Щелкунчика».

Мы отправились проводить вместе день.

Поначалу держались скованно, задавали дежурные вопросы, и, когда мы обращались друг к другу, голоса наши заметно вздрагивали: Ясне словно было неудобно за вчерашнее, а нам – и за вчерашнее, и вообще за все.

Воронцов стал сыпать занимательными историями: об окружающих нас памятниках, о театрах и их создателях. Мы преодолевали параллели и перпендикуляры улиц, и на каждой было что-то, про что Петя мог рассказать; у него в памяти хранились целые книги по истории, он хорошо помнил даты и названия, архитекторов и правителей и почти всегда легко узнавал, когда было построено то или иное здание. Мои же робкие попытки поддержать разговор он сводил в шутку. Ясна заливалась от смеха.

За это я повел их в дорогую кофейню – осознанная месть Воронцову: я мог платить за девушку, он – нет.

И там я, глядя не в глаза Пете и Ясне, а на потолок, увешанный сотнями золотых гирлянд-лампочек, сказал:

– Время уходит, и ты сейчас скажешь, что тебе нужно домой. Давай поговорим про нас.

Давай поговорим. «Щелкунчик» кончился, настало время «Весны священной». Ты наша великая жертва. Танцуй!

– А… ты об этом… – За окнами давно стемнело, в них отражались наши лица. – Я всю ночь думала.

Я тут же вспомнил о том, что случилось ночью между мной и Иришкой. Что, если на секунду представить, что я бы толком не проснулся и… Господи, как же мерзко.

– И я поняла только одно: нужно было уйти вчера, как я и собиралась. Уйти, ничего не услышав от вас. Вы снова все усложнили.

Кофейня, которую я нашел, казалась каким-то совсем необычным местом. Она была не такая, какими они бывают всегда – не камерная и полутемная, а огромная, с высоченным бежевым потолком и большими люстрами под ним. У стены стояла массивная витрина черного цвета, где под искусственным светом лежали ягодные пирожные. Столики, напротив, оказались низенькими и неширокими. Мы выбрали один у дальнего окна, занавешенного гирляндами, которые словно переходили изнутри здания прямо на улицу и создавали плотный навес над дорогой.

И ответ Ясны запомнился мне этим золотым свечением лампочек:

– Ваши неуместные признания все меняют, конечно.

Я перебил ее:

– Ясна, они ничего не меняют. Тебе могло показаться, что мы просто хотели тобой воспользоваться. Я понимаю, что так это и выглядело. И, возможно, в самом начале так и задумывалось. Слушай, никто из нас двоих никогда не знакомился с девушками в метро, и никто из нас не спал с незнакомками. – Я посмотрел на Петю, он согласно кивнул. И правда, никакого вранья. Дроздову я хотя бы пару раз видел до этого. – То, что произошло, и для нас было… не совсем обычной ситуацией. Все это время, пока ты считала нас извращенцами и думала, что мы успокоимся только после того, как затащим тебя в постель, я изводил себя мыслями о тебе. Ты мне постоянно снишься – вот даже сегодня снилась. И, как видишь, мы не успокоились даже после… ты понимаешь. И если ты думаешь, что мы звонили и просили о встрече, чтобы снова с тобой переспать, ты ошибаешься. Я пригласил тебя вчера потому, что хотел снова увидеться. Мне большего не нужно.

– Подтверждаю каждое слово, – миролюбиво сказал Петя. – Но не отрицаю, что представлял, как зажму тебя в темном углу, пока все будут напиваться у Чехова на кухне.

Я увидел, как она поджала губы, словно пыталась сдержать смех, и дернула темной бровью.

– Значит, мы можем попробовать оставить все как есть?

– Но вчера ты сказала, что это невозможно.

– Наверно, я просто не хочу уходить. По крайней мере, сегодня. Но и выбирать из вас я тоже не хочу. Может, это получится как-то само собой?

– Как ты себе это представляешь – встречаться с двумя парнями, которые знают друг о друге?

– Не представляю совершенно. Скорее всего, ничего не выйдет. Но надо попытаться.

Над нами замигали и вдруг погасли все лампочки.

Я сидел в гостиной один. Было почти темно – только небольшое, тусклое пятно света выползало из-за полки над дверью. За окнами шел густой-прегустой снег.

«Скорее всего, ничего не выйдет».

«Конечно, ничего не выйдет! Я не смог объяснить сразу, но объясню тебе теперь! Неужели ты не знаешь, почему все это нелепо, невозможно? Невозможно сказать то, что произносят шепотом, стоя друг к другу совсем близко. То, что говорят, оставшись наедине, то, от чего по телу расползаются мурашки. Постой, знакомо ли тебе это чувство, когда только для тебя сменяются времена года и по ночам светит луна? Есть ли у тебя тайны, которые ты сможешь рассказать только одному-единственному человеку, – а если есть, неужели этим человеком не стану я? И ты станешь молчать, пока мы оба будем ждать от тебя откровений?»

Я бываю очень сентиментален. Иногда бестолковая, какая-то бытовая романтика просто переполняет меня. Я ощущаю тоску, когда смотрю на сумеречное, оливковое к горизонту небо, на фоне которого черными башенками выступают уснувшие городские дома. Но о чем тоскую? О жизни, которая проходит там без меня? Или о людях, которые без моего участия проживают свои судьбы, о людях, которых я никогда не узнаю? А еще эти чужие дворы! Когда летний вечер прямо оседает на яблонях. Кот в окне первого этажа. Резные тени деревьев на кирпичной кладке. Или это тоска по прошлому? Но в прошлом моем почти ничего не было – не о чем грустить и нечем восхищаться!

Я достал мобильник. На странице в «Фейсбуке» у Ярославны Рыбкиной было только четыре фотографии с ней самой. Я уже изучил их вдоль и поперек. Даже в памяти моего телефона хранилось больше ее снимков. Вчера я фотографировал их с Воронцовым: они дурачились на фоне светящихся снеговиков и тантамаресок, которыми был украшен город. Потом я сделал ее смазанный портрет в кофейне. Было еще несколько нерезких селфи, но на них мы все выглядели по-дурацки. Снова открыл их и пересмотрел. А затем набрал ее номер. Мое решение было непоколебимым.