Но кто мы и откуда - читать онлайн книгу. Автор: Павел Финн cтр.№ 53

— Витя, — говорю ласково и терпеливо, как отец любимому ребенку-шалуну, — зачем тебе оно?

— Батя! Бриться буду! В номере! — на всю площадь отвечает мне сынок — русский богатырь.

Все-таки сила убеждения подействовала. Отвел его спать, а самому неохота было забираться в утлый и равнодушный номер, решил пройтись еще немного по ночной набережной, послушать море. На набережной был тогда ювелирный магазин. В витрине на черных бархатных подставках — со слабой ночной подсветкой — выставлены какие-то браслеты, серьги, кольца. И, проходя мимо, вдруг вижу, как прямо на меня с такой подставки-подушки, через стекло, холодно и спокойно смотрят чьи-то маленькие глаза. Крыса! Огромная крыса. Я их не выношу. Но остановился, загипнотизированный. Потом постучал по стеклу. Не уходит, смотрит…

Дурной знак. А наутро обсуждение в кабинете директора.

Тут, как написал бы Зощенко, ночная крыса сразу и подтвердилась.

Кабинет директора Ялтинской киностудии Владимира Сергеевича Алешина. Высокий, худой, сухой. Предыдущее место работы — начальник Крымского областного управления культуры. Но, кажется, не совсем злодей.

Мы все расселись вдоль стен — по периметру. Я сижу рядом с дверью, через стул от меня какая-то неизвестная мне невозмутимая тетя в строгом костюме и с косой вокруг головы.

Скоро становится понятно — худсовет при участии редактуры и представителей ялтинской общественности понемногу гробит режиссерский сценарий. Опыта тогда у меня не было, но, видимо, было уже какое-то чутье — я чувствовал, что сценарий слабоват. Ну и что? Во-первых, и прежде всего, это сценарий Балтера! А во-вторых, не за то гробят, что там непорядок с драматургией, в которой они сами разбираются, как в апельсинах, а потому что — боятся.

Нет, сценарий друзей надо защищать! У меня бывает — скорее, бывало, но тоже нечасто — состояние, когда мне все равно, где я и перед кем.

Напротив меня рядом с окном на стене календарь, такие тогда выпускало Бюро пропаганды киноискусства — с актрисами и актерами. Я смотрю на Скобцеву, на колонку цифр-чисел и понимаю, что сейчас скажу. Алешин дает мне слово.

“Видите, — спрашиваю, показывая на календарь, — какое сегодня число рядом с прекрасной Скобцевой?” Все смотрят, почему-то ни о чем пока не догадываясь. А я продолжаю: “Девятое марта тысяча девятьсот шестьдесят третьего года, день будний — цифра черная. А надо бы — красная. Ведь это праздник! Ровно десять лет, к счастью, похоронили Сталина, палача людей и культуры. Так неужели мы отметим этот праздник очередной ложью о нашем прошлом?”

Ну, и так далее…

Юра Турчик вздыхает и опускает голову. Балтер смотрит на меня с интересом и улыбается. А неизвестная тетя, сидевшая до этого с непроницаемым лицом, лупится в мою сторону с недоумением и тихо, но внятно произносит: “Кто это?”

Как я скоро узнаю, тетя — из Киева, из Госкино УССР, начальница, здесь в роде ревизора. Конечно же, она знала, кто я такой, заочно. Но, видимо, я уж очень не соответствовал в тот момент ее представлению об образе советского сценариста.

И ее можно было понять. С собой у меня была только одна рубаха, я ее сам стирал в ванной в номере. Но вот до глажки дело не доходило. Когда же манжеты, выглядывавшие из рукавов пиджака, понемногу темнели — по естественным причинам, — я их совершенно спокойно просто подворачивал. До следующей стирки, с которой не слишком торопился.

Сценарий “До свидания, мальчики” зарубили. Наверняка это вызвало очередное повторение тоста “И шоб они сдохли”.

Сквалыга бухгалтер, кряхтя, выплачивал мне по частям — копейками, которые тут же тратились, денег на обратную дорогу не было. Узнав об этом, Балтер, он уже тоже собрался в Москву, сказал, что забирает меня с собой, и купил мне билет на поезд. На самолете он не летал — из-за сердца.

— Получите Ленинскую премию — отдадите деньги, — сказал он мне, когда мы расставались на Курском вокзале.

Думаю, вы не удивитесь, узнав, что Ленинскую премию я так и не получил.

Ночью вдруг у меня на Фурманова междугородный звонок. Юра Турчик — из Ялты. “Паша! — трагическим голосом. — Я только что вернулся из Киева…”

Ну конечно, тетя с косой все аккуратно донесла вышестоящему. И это оказалось очень кстати. По всем республикам тогда — волной, по московскому образцу — пошли идеологические совещания и встречи с интеллигенцией. В Киев немедленно была затребована стенограмма моего выступления. И я “прозвучал”.

— А в чем дело? — говорю я глупо. — Ведь культ личности осужден.

— Паша, — слышу, как в Ялте вздыхает Турчик. — Ну, вы же всё понимаете…

Ох это наше вечное “вы всё понимаете”!

Все понимаем, только ничего сделать не можем. Или не хотим?

Киев о нашем с Ильенко сценарии приказал забыть, а меня на Ялтинскую студию — не пускать.

Последний раз в Ялте был в 2006 году. Приехали с Ириной к сыну Алёше, невестке Ане и совсем еще маленькому внуку Женьке. Алёшка арендовал тогда на лето дачу на Ай-Петри. Были дожди. Он уходил охотиться куда-то еще выше за Учан-Су и брал с собой любимую мачеху Ирулю, как он ее называет. Я остаюсь со своим компьютером.

Все время ветра шум, шумит вся зеленая масса. Здесь, в нашем дворике, не отрываясь взглядом от верхней линии, где горы соединяются с облаками, где начинается яйла и где сейчас моя жена и мой сын, я думаю о том, как я их люблю. И невестку-красавицу Аньку люблю, и ее мать, веселую нашу подругу Нигору, и ее отца Игоря, с которым мы хорошо будем пить текилу вечером, когда вернутся охотники, и маленького террориста Женьку. И дожидающуюся нас в Москве дочку Катю с ее двумя девочками и двумя мальчиками. И брата Витю, и сестру Ольку с их детьми…

Вот ведь могло ли это прийти в голову тому мне, бесприютному, в неглаженой рубашке с вылезающими манжетами, что я стольких буду любить?

А может, думаю я, ради этого и стоило всё вынести, всё пережить, всё перемолоть — все неудачи, все разочарования, все предательства? Не ради успеха и денег, даже не ради всемирной справедливости, а только ради любви.