(Это Ма-то – самая любопытная женщина в Луне!)
– Ладно, думаю, ничего страшного не произошло. Но больше так не делай. Хотя – о чем это я? Делай, конечно! Ходи… то есть продолжай прослушивать собрания, лекции, концерты и все такое прочее.
– Если, конечно, всякие прохвосты не будут отключать меня вручную! Ман, я ведь не могу контролировать все эти микрофоны так, как телефоны, например.
– Там слишком простой выключатель. Вот дурачье и усердствует: сила есть – ума не надо.
– Все равно это варварство. И несправедливость к тому же.
– Ну, Майк, а где ты видел справедливость? Что исправить не в силах…
– …терпи до могилы. Одноразовая шутка, Ман.
– Извини. Сформулируем иначе: что нельзя исправить, надо выбросить и заменить чем-нибудь получше. Так мы и сделаем. Какие шансы ты насчитал в последний раз?
– Примерно один к девяти, Ман.
– Значит, стали хуже?
– Ман, они будут ухудшаться с каждым месяцем. Нижней точки мы еще не достигли.
– У «Янкиз» тоже сплошной завал. Ну ладно, ближе к делу. Майк, если кто-то упомянет о лекции или о чем-то подобном, ты сразу дашь понять, что тоже там был, и процитируешь что-нибудь к месту.
– Запомню. А зачем, Ман?
– Ты читал «Алый Первоцвет»? Эта книга должна быть в публичной библиотеке.
– Да. Прочесть тебе?
– Боже сохрани! Просто отныне ты наш Алый Первоцвет, наш Джон Голт, наш Болотный Лис – человек, овеянный тайной. Ты всюду бываешь, все знаешь, без паспорта проникаешь в любой город. Ты вездесущ, но тебя никто никогда не видит.
Замигали огоньки – Майк издал приглушенный смешок.
– Вот это забава, Ман! Она и в первый раз смешна, и во второй, а может, она смешна постоянно?
– Постоянно, дружок. Слушай, когда ты прекратил тарарам у коменданта?
– Сорок три минуты назад, если не считать отдельных акустических ударов.
– Спорю, у него уже все зубы ноют! Пусть побалдеет еще минут пятнадцать. А затем я доложу, что ремонт закончен.
– Заметано. Вайо просила тебе передать, Ман, чтобы ты не забыл про день рождения Билли.
– О господи! Прекращай все немедленно, я убежал. Пока! – И я выскочил из зала.
Билли – сын Анны. Вероятно, последний – она нарожала нам восемь ребятишек, трое из них еще дома. Я, по примеру Ма, стараюсь не заводить в семье любимчиков… но Билли замечательный парнишка, и я сам учил его читать. Мне кажется, он на меня похож.
Я забежал в канцелярию, оставил счет и потребовал свидания с главным инженером. Меня впустили, хотя главный был не в духе, – видно, досталось от коменданта.
– Вот, держите, – сказал я ему. – Сегодня день рождения моего сына, и я не могу опаздывать. Но это я обязан вам показать.
Я вынул из чемоданчика конверт и вытряхнул его содержимое прямо на стол. Это был трупик обыкновенной мухи, которую я присмолил раскаленным проводом и приволок с собой. Мы в Дэвисовых туннелях беспощадно истребляем мух, но иногда одна-две просачиваются из города сквозь открытые шлюзы. Эта залетела ко мне в мастерскую и оказалась очень кстати.
– Видали? Догадайтесь, где я ее нашел?
На этой фальшивой улике я построил целую лекцию о проблемах ухода за точными машинами, об открытых дверях и дураках-дежурных.
– Пыль может погубить компьютер. Насекомые же вообще недопустимы! А ваши вахтенные шляются взад-вперед, будто на станции метро! Сегодня этот идиот разглагольствовал, распахнув обе двери настежь. Если я еще раз увижу, что машину лапал какой-то болван, к которому мухи липнут, как… ладно, шеф, это ваше хозяйство. У меня и без вас работы по горло, я у вас тут копаюсь только потому, что люблю точные машины. Но я не переношу, когда над ними издеваются. Прощайте!
– Минутку! Теперь моя очередь сказать вам пару ласковых!..
– Очень сожалею, но мне надо бежать. Как хотите, но я не дезинсектор. Я компьютерщик!
Ничто так не раздражает человека, как невозможность высказаться. При удаче и с помощью коменданта главный инженер аккурат к Рождеству заработает себе язву.
Я все равно опоздал, пришлось смиренно просить у Билли прощения. Альварес придумал новую забаву – тщательный обыск на выходе из Комплекса. Я вынес эту процедуру без единого ругательства в адрес драгун, очень уж не терпелось добраться до дома. Но увидев распечатку с шутками, они встали на дыбы.
– Это что такое? – требовательно спросил первый.
– Бумага для компьютера, – ответил я. – Тестовая распечатка.
Подошел второй драгун. Вряд ли они умели читать. Они настаивали на конфискации; я требовал, чтобы позвонили главному инженеру. В конце концов меня отпустили. Я не переживал по поводу обыска – чем больше будет таких случаев, тем выше поднимется накал ненависти к солдатам.
* * *
Решение еще больше очеловечить Майка возникло из необходимости дать каждому члену Партии номер телефона для экстренной связи. Мой совет насчет концертов и пьес просто случайно попал в ту же струю. Голос Майка по телефону имел некоторые особенности, которых я не замечал, пока общался с ним только в машинном зале. Дело в том, что, разговаривая с человеком по телефону, вы слышите фоновый шум: вы слышите дыхание, биение сердца, шорох движений, хотя, как правило, не осознаете этого. Фоновый шум проникает даже сквозь звукоизолирующий колпак и заполняет собой пространство, создавая телесный образ и окружающую его среду.
У Майка же ничего подобного не было.
К этому времени голос у него стал вполне человеческим по тембру и качеству, а также вполне узнаваемым. Это был баритон с североамериканским произношением и слабым австралийским акцентом. А перевоплотившись в Мишель, он (она?) щебетал нежнейшим сопрано с французским прононсом. И как личность он сильно возмужал. Когда я впервые представил его Вайо и профу, это была смесь ребенка с педантом. За несколько недель он превратился в человека примерно моего возраста.
Когда Майк «проснулся», он лепетал хрипло и невнятно, я с трудом его понимал. Теперь же произношение стало четким и ясным, а выбор слов и манера речи соответствовали обстоятельствам: тон был дружеский со мной, уважительный с профом, галантный с Вайо, то есть говорил он с теми вариациями, которых можно ждать от взрослого мужчины.
Но фон был мертв. Полная тишина.
И мы принялись заполнять ее. Майку потребовался только толчок. Он не стал астматически дышать в микрофон. В обычных условиях вы даже не заметили бы внесенных им изменений – он работал тонкими мазками. «Извини, Ман, твой звонок застал меня в ванной», – говорил он слегка запыхавшись. Или: «Я завтракаю – дай дожевать». Он выдавал эти штучки даже в разговоре со мной, после того как решил «обрести человеческий облик».
Мы творили Адама Селена все вместе, обговаривая в «Раффлзе» мельчайшие детали. Сколько лет Адаму? Как он выглядит? Женат ли? Где он живет? Кем работает? Чем увлекается?