Влюбиться в жизнь. Как научиться жить снова, когда ты почти уничтожен депрессией - читать онлайн книгу. Автор: Мэтт Хейг cтр.№ 21

Cтраница 21

Роксана Робинсон, биограф О’Киф, утверждает, что госпитализация ей не помогла. На пользу ей пошли путешествия. О’Киф отправилась на Бермуды, на Лейк-Джордж в Нью-Йорке, в Мэн, на Гавайи. «Тепло, спокойствие и одиночество были тем, в чем нуждалась Джорджия», — писала Робинсон.

Конечно, путешествия не всегда решают проблему. Иногда о них даже и речи быть не может, но мне поездки определенно помогают. Мы, может, и застряли в собственном разуме, но физически способны двигаться. Перемещения в пространстве иногда облегчают боль разума. Движение — это противоядие от неподвижности, в конце концов. Оно помогает. Иногда. Только иногда.

«Путешествия делают человека скромнее, — писал Гюстав Флобер. — Они помогают понять, насколько ничтожное место он занимает в мире». Странно, но мысль об этом дарит свободу. Особенно когда человек подвержен болезни, которая, с одной стороны, понижает самооценку, а с другой — раздувает пустяки до огромных размеров.

Помню, как во время очередного кратковременного усугубления депрессии я посмотрел фильм Мартина Скорсезе «Авиатор». Там есть эпизод, где Кэтрин Хепберн, роль которой блестяще сыграла Кейт Бланшетт, поворачивается к Хьюзу (Леонардо Ди Каприо) и говорит: «В Говарде Хьюзе слишком много Говарда Хьюза». Именно такое гипертрофированное восприятие себя (в фильме, по крайней мере) внесло свой вклад в развитие у Хьюза обсессивно-компульсивного расстройства, вынудившего его заточить себя в номере одного из отелей Лас-Вегаса. После просмотра фильма Андреа сказала, что в Мэтте Хейге слишком много Мэтта Хейга. Она пошутила, но в каждой шутке есть доля правды. Лично для меня эффективно все, что уменьшает мое гипертрофированное чувство себя. После той поездки в Париж одним из таких средств стали для меня путешествия.

Шел 2002 год. Я уже был на том этапе своего выздоровления, когда я чувствовал себя неплохо на протяжении довольно долгих промежутков времени. Конечно, хорошим мое самочувствие можно было считать только на контрасте со всеми ужасами, которые происходили со мной ранее. Тревожность не отступала, я до сих пор боялся принимать какие бы то ни было лекарства и был убежден в том, что мой язык распухает каждый раз, когда я ем креветки, арахисовое масло или любые другие продукты, на которые у меня вдруг может возникнуть аллергия. Мне также необходимо было находиться рядом с Андреа. Когда она была рядом, я ощущал себя в тысячу раз спокойнее, чем в одиночестве.

Большую часть времени я не чувствовал себя чудаком из-за всего этого. Мы с Андреа вместе жили и работали в нашей скромной квартире и практически ни с кем не общались. Раньше в нашей паре я был тем, кто постоянно стремился ходить куда-нибудь и встречаться с друзьями, но теперь от этого желания не осталось и следа.

В 2002 году у матери Андреа обнаружили рак яичников, и наша жизнь резко изменилась. Мы стали часто оставаться в доме родителей Андреа в графстве Дарем, пока Фрида проходила химиотерапию. Андреа, потратившей последние три года на приведение в чувство депрессивного бойфренда, пришлось теперь ухаживать за больной раком матерью.

Она много плакала. Я решил, что эстафетная палочка была теперь у меня. Настал мой черед быть сильным.

Когда Андреа только узнала о болезни матери, она села на край кровати и заплакала так, как я никогда раньше не видел, чтобы она плакала. Я обнял ее и почувствовал тот недостаток слов, который обычно возникает, когда происходит нечто ужасное. К счастью, Андреа и здесь мне помогла.

— Просто скажи, что все будет хорошо, — сказала она.

— Все будет хорошо.

Два месяца спустя я сидел в доме ее родителей, умоляя Андреа взять меня с собой в больницу.

— Мне нужно отвезти маму в больницу, — сказала она ранее.

— Хорошо, я поеду с вами.

— Нужно, чтобы кто-то остался дома и открыл дверь Дэвиду.

Дэвид — это брат Андреа, который должен был вернуться из Лондона.

— Я поеду с вами.

— Мэтт, ну, пожалуйста.

— Я не могу остаться один. Сепарационная тревога. У меня будет паническая атака.

— Мэтт, я прошу тебя. Моя мама больна. Я не хочу, чтобы она лишний раз волновалась. Не будь эгоистом.

— Черт. Дерьмо. Прости. Но ты не понимаешь.

— Ты справишься.

— Нет, не справлюсь. Разве ты не можешь сказать родителям, что я тоже поеду?

— Ладно. Хорошо. Я скажу им.

Но затем это все-таки произошло. Выключатель щелкнул.

— Нет.

— Что «нет»?

— Я смогу. Я останусь. Я останусь дома.

— Правда?

— Да.

— Я запишу тебе номер телефона больницы.

— Все нормально, — сказал я, глупо воображая, что это последние слова в моей жизни, адресованные Андреа. — Я сам его найду.

— Я все равно его запишу.

— Спасибо.

— Не за что.

Ожидая их возвращения из больницы, я бродил из комнаты в комнату. В доме было много фарфоровых статуэток. Розовая пантера, сидящая со скрещенными лапами, свисающими с подоконника. Ее большие желтые глаза были устремлены на меня, пока я ходил по гостиной.

Первые 10 минут мое сердце выпрыгивало из груди. Я еле дышал. Андреа умерла. Ее родители умерли. Я слишком ярко рисовал себе картины возможной автомобильной аварии. Затем прошло 20 минут. Я думал, что умру. В груди заболело. Возможно, рак легких. Мне было всего 27 лет, но я много курил. Полчаса спустя пришла соседка, чтобы спросить о самочувствии Фриды. Через сорок минут уровень адреналина в крови начал приходить в норму. Я провел 40 минут в одиночестве и все еще был жив. Через 50 минут мне захотелось, чтобы они вернулись не раньше чем через десять минут. Так я почувствовал бы себя еще сильнее. Три года сепарационной тревоги испарились меньше чем за час!

Разумеется, они вернулись домой в целости и сохранности.

Это было ужасное лето, но оно закончилось хорошо. Мать Андреа прошла через ад, но она справилась со всеми трудностями. Нам даже удалось убедить ее завтракать не печеньем, а киви. У меня были причины, чтобы заставить себя быть сильным. Я намеренно попадал в ситуации, которые меня пугали. Очень важно чувствовать себя некомфортно. Как писал персидский поэт XII века Руми: «Через раны в тело проникает свет».

(Он также писал: «Забудьте о безопасности. Живите там, где жить боитесь».) Кроме того, я направил свой разум в нужное русло, написав свой первый полноценный роман. Я сделал это не ради карьеры (роман представлял собой переработку шекспировского «Генриха IV», но с говорящими собаками, поэтому я и не рассчитывал, что он станет бестселлером), а просто чтобы занять себя.