Добыча с воткнутой стрелой качалась на мелкой зыби совсем недалеко от берега. Дуг ворчал на Шипа: зачем загубил рыбу и стрелу? Достать их было нельзя. Всюду кишели мелкие, похожие на грибы-рыжики, медузы. Галь объяснил мне, что они страшно ядовиты, и показал на коричневой ноге белые тонкие рубцы — следы ожогов.
Это было очень обидно: так хотелось искупаться, а мелкие жгучие твари не пускали нас в воду все дни подряд. Но Дуг меня утешил. Он сказал, что скоро медузы уйдут от берега и не появятся до следующего новолуния...
И в самом деле, через день Дуг сообщил:
— Можно купаться, люди!
Мы весело завопили, и больше всех обрадовался Малыш. Правда, он не орал как сумасшедший, но сразу бросился к спуску и в темноте, не боясь расшибиться, застучал своими разбитыми башмаками по ступеням.
Когда мы оказались на пляже, Малыш уже плавал далеко от берега. Плавал быстро и умело, будто на тренировке в спортивной школе.
Он закричал нам:
— Давайте сюда! Плывите!
Никогда я еще не видел его таким счастливым, даже во время полета.
Наша малышня поскидывала тряпье и бросилась в воду. Соти ушла за камень. Галь, Шип, Тун и Дуг, поглядывая на этот камень, стали мастерить из сухих водорослей и веревочек набедренные повязки. Мне даже неловко стало за свой «богатый наряд»: черные трусики с белыми лампасами...
Наконец мы все бултыхнулись в море. В синевато-зеленую прохладу, где серебряными строчками проскакивали стайки рыбешек.
Плавали, барахтались и плескались, пока от озноба не стало сводить челюсти. Потом выбрались на песок и горячие камни. А Малыш все еще купался.
— Ну-ка давай на берег! — прикрикнул Дуг. — Будешь потом дрожать...
Малыш приплыл и выбрался на пляж. Плотно обнял себя за плечи и пошел к нам — словно понес в руках самого себя, худого и озябшего.
Я замигал и приподнялся на песке. На Малыше были красные плавки. С белым пояском, тоненькой медной пряжкой и разноцветными олимпийскими колечками на кармашке. Такие же, как те, что перед лагерной сменой купила мне мама. В нашем спортмагазине.
Я не вскрикнул, не вскочил. Опустил голову, зажмурился, и в темноте мысли у меня понеслись, как серебряные строчки рыбешек — отрывистые, торопливые, но все в одном направлении. Потом я испугался: не показалось ли? Открыл глаза. Малыш стоял почти рядом. Колечки, вышитые на кармашке, были похожи на разноцветный букетик.
— Говорил ведь: промерзнешь, — упрекнул Дуг.
— Да нет, я ничего, — стукнув зубами, откликнулся Малыш. Сел на корточки и обхватил коленки.
Я встал и подошел к нему со спины. Спина была мокрая, блестящая, с выпуклой цепочкой позвонков. Она крупно дрожала...
— Юлька... — тихо позвал я.
Спина сделалась неподвижной.
Тогда я громко сказал:
— Юлька Гаранин!
ЛУНА БЫЛА ПОЧТИ ПОЛНАЯ
Мы с Юлькой ночевали в одной пушке. В мортире. Потому что нам не хотелось расставаться ни днем, ни ночью. Ни на минутку. Мы сразу прикипели друг к другу.
Юлька все вспомнил.
Его история была похожа на мою, только проще. Когда он купался в нашем озере, к нему подошла рыбацкая лодка и незнакомый человек сказал:
— Мальчик, ты так хорошо плаваешь. Помоги распутать сеть, она зацепилась за корягу...
Он усадил Юльку в лодку и повез на середину озера. Скоро Юлька забеспокоился: какие коряги вдали от берега, на глубине? Тогда человек начал говорить об острове Двид, о Ящере, о легенде про Юного Рыцаря... Юлька, недолго думая, махнул за борт, но человек перехватил его на лету и замотал в глухой черный плащ...
Потом была темница, и этот же человек уговаривал
Юльку сразиться с Ящером. Юлька не верил ни в Ящера; ни в остров Двид, скандалил и требовал отправить его домой. Тогда человек пригрозил Юльке судом и расправой за трусость. Сначала, мол, пообещал сражаться, а потом испугался. Пусть все видят, какой Юлька трус. В конце концов, это и нужно было властям острова.
— Подумай до утра, — сказал человек и ушел.
Юлька не стал думать до утра, ночью он бежал. Тогда в камере стояла деревянная табуретка, а лежанка была укрыта одеялом, и Юлька этим воспользовался. Он разорвал одеяло на полосы и связал, а табуретку разбил. К отломанной ножке примотал конец самодельного каната с узлами. Ножку зашвырнул вверх — так, что она легла поперек оконца в потолке. Вылез на крышу, пробрался ночными улицами на край города. А там заросшие тропинки привели его в Заколдованный лес...
...Я долго рассказывал Юльке про наш город, про ребят, про наши игры. Про то, какие фильмы теперь идут в кинотеатре «Спутник» и какие марки продают в киоске на углу Первомайской и Пушкинской... А он слушал, слушал — по многу раз одно и то же. И конечно, все время спрашивал про своих родителей.
Что я мог сказать? Я говорил, что они живы и здоровы, только сильно горюют. Зато как они обрадуются, когда Юлька вернется!
Больше всего мы разговаривали про это по вечерам, когда наше каменное гнездо затихало. Мы с Юлькой лежали рядышком на упругом настиле, который сплели из веток, и смотрели из жерла мортиры на ясное ночное небо. Оно было синевато-зеленым с небольшими редкими звездами. И набухала в этом небе яркая луна. Еще не круглая. Где-то глубоко внизу, в лесной чаще под утесом, вскрикивали ночные птицы, а поблизости неутомимо трещал кузнечик...
— Когда вернемся, никто не поверит, что есть на свете остров Двид, — задумчиво сказал Юлька. — Будут допытываться: где же вы в самом деле пропадали столько времени?
— Ничего. Главное, чтобы вернуться... — откликнулся я.
Эти слова, кажется, встревожили Юльку. Он спросил с беспокойством:
— А ты уверен, что Птица донесет нас обоих до дому?
— Конечно. Мы же летали вдвоем.
— Мы недалеко летали. А этот путь будет, наверно, очень длинный...
— Донесет, — успокоил я Юльку и себя. — Она вон какая сильная. И верная...
Юлька помолчал. Зябко повел плечами. Прошептал:
— Даже страшно подумать, как там мама... Она всегда за меня беспокоилась...
Я подумал про свою маму, про то, что сердце у нее неважное, побаливает. И сказал:
— Нам как-нибудь поосторожнее надо будет появиться, не сразу. Чтобы с ними ничего не случилось от радости...
— Я уже думал про это, — отозвался Юлька. — Но знаешь, по-моему, от радости ничего плохого быть не может... Женя...
— Что?
Юлька вздохнул, повозился и сказал совсем негромко:
— Мама меня называла знаешь как? «Сокровище»... Иногда хорошо так, ласково, а иногда: «Ну-ка, сокровище, покажи дневник...» Но все равно хорошо...