Под созвездием Ориона - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Крапивин cтр.№ 131

Отчим, слушая меня, взрывался время от времени театральным негодованием:

— Нет, как она могла! Стерва! Я с ней поговорю!.. — Это он о «предзавкомше» Грузновато. Оказалось, что незадолго до моего возвращения, он ходил к Розе Яковлевне домой, и та «обрисовала ситуацию». Водитель полуторки, когда привез мешки на склад, заявил, что второго рейса делать не будет, потому что у него бензина осталось «на кошкин чих» — только чтобы дотянуть до колхозного гаража. А оставшиеся мешки, мол, не его дело. «И неча на меня орать, как старшина в окопах, я вам неподчиненный». Роза Яковлевна принялась хлопотать о другой машине, выпросила в соседней конторе фургончик марки «Додж» (тогда, после войны, этих американских «доджей», «студебеккеров» и «шевроле» в советских учреждениях было немало — помощь союзников). Поехала снова на поле («хотя я и так вся была разбита»), привезла оставшиеся мешки в город. «Но вашего мальчика и Анну Кондратьевну мы ни на поле, ни на дороге не видели. Наверно, они поехали на попутной машине…»

— И как она могла вас не увидеть! Куриная слепота! Дрыхнула, небось, в кабине! — шумно возмущался отчим. Конечно, он чувствовал себя виноватым, что оставил меня там, в поле. И теперь вину эту прятал под шумным возмущением. А мама ему ничего не отвечала и смотрела косо. Мол, будет у нас с тобой потом отдельный разговор. Не выдержав таких взглядов, отчим вдруг заявил, что пойдет к этой «доцветающей розе» снова и выяснит все подробности. Чтобы поставить вопрос на профсоюзном собрании. А сначала, прямо вот сегодня, сейчас, выскажет ей про все это дело свое мнение один на один. Простыми интеллигентными словами. «А потом вырву ей из толстой задницы ноги!»

— Не валяй дурака, — сказала мама. Но отчим, булькая от жажды справедливости, устремился за дверь.

Мама только рукой махнула. Понимала, что он, поостыв на улице, к «мадам Грузноватой» не пойдет. Лишь бы не повстречал какого-нибудь одного знакомого и не завернул с ним в ближнюю подвальную забегаловку, которая у них именуется «Метро»…

В этот момент пришли мои приятели — Володька и Виталик. Тревожились: нашелся я или нет. Потому что мама недавно ходила к ним, узнавала: не «застрял ли» я у ребят по дороге домой (вещь маловероятная, но каких только вариантов не придумаешь, тревожась о сыне!).

Сейчас мама, гордясь мною, поведала Володьке и Виталику о моем трудном путешествии, а я скромно похвастался лопнувшими мозолями на пятках.

— И всю поклажу дотащил, ни выбросил ни одной картошечки, — снова похвалила меня мама. Будто я мог на ходу выбрасывать клубень за клубнем!

— Картошка это ништяк, — небрежно прокомментировал я. — А вот почти двадцать километров в сапогах малость запомнились… — И я опять поболтал в воздухе натертыми ногами. Слегка царапнула совесть: ведь пройденных километров было все-таки не двадцать, а восемнадцать. Но… я же говорил «почти». И, к тому же, если прибавить то, что я ходил еще там, по полю, то, может, два десятка и наберется.

Приятели оценили мой «подвиг». Володька — со сдержанным пониманием. Он вообще был немногословным и мудрым, да и постарше меня и Виталика, перешел в третий класс. А Виталик — всегда шумный и возбужденный (так, что пузырьки на губах) — восхищался мной от души. Сравнивал мои доблести со своими и великодушно отдавал мне предпочтение:

— Да-а! Мы с тетей Ларой в июне были у тети Маруси в Падерино и там заплутали в бору и прошли пятнадцать километров. Но, конечно, это меньше, чем ты. Да еще я не в сапогах был, а в тапочках, и без груза…

Я просто физически, всей кожей, ощущал, как растет в глазах приятелей мой авторитет. И это было чрезвычайно важно. Потому что за последние недели ему, авторитету этому, несколько случаев нанесли ощутимый урон.

Недавно мы втроем на улице играли в красных конников (рубили деревянными саблями крапиву), а мимо проходил незнакомый дядька с рослым рыжим псом. Пес шел без поводка. Ему не понравилось, как мы замахиваемся сосновыми клинками, он загавкал и бросился к нам. Виталик храбро укрылся за Володькой. Тот повел себя еще храбрее — врезал псу по морде. Дядька ухватил своего «волкодава» за шиворот и, ругаясь, оттащил. Но я все это узнал позже. А в тот решительный момент с ревом кинулся во двор и захлопнул калитку. (Кстати, такой случай был уже не первый.)

Потом я объяснял, что это у меня «нервные последствия» (повторял мамины слова). Мол, в раннем детстве на улице Герцена меня напугал скандальный соседский шпиц Марсик и с тех пор страх перед собаками «растворился в моей крови».

Володька сочувственно кивал. Он меня никогда не упрекал за все мои грехи: вранье, хитрости и (мягко выражаясь) недостаток храбрости. Это был славный такой, светловолосый и тонколицый мальчишка, рассудительный и умелый во всех делах. Мне очень хотелось быть похожим на Володьку, но порой он подавлял меня своей снисходительностью, больше, чем Виталик своими шумными разоблачениями. Впрочем, Виталик в тот раз не упрекал меня, а просто добивался полной правды. Хлопая пузырящимися губами, он требовал:

— Ты только не ври! Скажи сразу, что струсил, и тебя поймут! Просто честно скажи!

Но я не мог так честно. Я продолжал про Марсика и застарелый нервный испуг. Тогда Виталька усилил нажим:

— А если ты окажешься на фронте и на тебя фрицы выпустят стаю учёных собак? Тогда что?

— Балда ты! Какие фрицы? Их давно всех разбили!

— Ну, какие-нибудь другие враги!

— На фронте у меня был бы автомат! Я бы их всех… очередями…

— А здесь у тебя сабля была! Володька собаку по носу, а ты — драпать!

— Володька ведь, а не ты!

— Да, я тоже испугался! Но хоть не побежал!..

— Хватит вам, — негромко сказал Володька. — У каждого свой характер. И потом он укрепляется, когда люди делаются взрослые…

Я понимал, что Володька жалеет меня, и стыдливо сопел.

Так же тошно мне было и в том случае, когда я наконец решился прыгнуть с дровяного сарая в кучу опилок. Эта куча осталась после того, как Лилькин и Галкин отцы долго пилили привезенные с лесосклада бревна (целую поленницу наворотили). Девчонки бесстрашно сигали в опилки с высоты, а я никак не мог решиться. Заберусь на сарай, посмотрю и с захолодевшим животом лезу по дровяному штабелю обратно. Объясняю это дело тем, что недавно, прыгая с качелей, подвернул ногу и теперь опасаюсь снова «повредить связки». Зловредные Галка и Лилька, хихикая, рассказали Володьке и Виталику, как «наш Славик чуть не обоссался на крыше да так и не прыгнул».

— Да нога же болела! — взвыл я.

— У тебя чуть что — сразу нога болит, — напомнил Виталик. — Скажи лучше честно, что испугался. Я вот боюсь и не скрываю…

Выхода не было. Я рывком взлетел по штабелю на сарай, сжал в животе мгновенный ледяной страх и ухнул в опилки. И… ничего. Встал живой-невредимый. И уже смотрел победителем, но… вдруг подкатила неудержимая икота. Как тогда, после шаровой молнии. Крупные « и ки» выскакивали из меня через короткие равномерные промежутки, как большие деревянные шарики.