«Подумаешь, гость…»
Костя бросил у вешалки «ракетку», взбежал по ступеням, надавил плечом дубовую дверь. Она отошла тяжело, с мягким звяканьем сигнала. Отец и гость сидели у шахматного столика. Сбоку на столике торчала темная бутылка и блестели рюмки. Отец оглянулся.
— Здороваться надо, милостивый государь. Если уж явился без спроса…
— Вы так заняты игрой. Думал, не услышите…
Они и в самом деле играли в шахматы (вот удача!). Гость мельком, но с любопытством глянул на Рытвина-младшего. Отвернулся к фигурам, потом быстро глянул еще раз — будто щекотнул бархатистыми темными глазами. Глаза эти как-то не подходили к длинному помятому лицу пожилого человека. Прическа у гостя была старомодная — гладкая, блестящая, с прямым пробором. Любопытный тип. Наверно, какой-нибудь акционер, которого «п-папочка» хочет привязать к своим делам…
Костя двинул к столику кожаное кресло. Оно выглядело массивным, но было легким и катилось от одного толчка. Костя с ногами, не снимая бежевых (под цвет костюмчика) кроссовок, «на ходу» прыгнул в кресло, сел на пухлый подлокотник, подъехал к игрокам совсем близко. Отец покосился и ничего не сказал. Видимо, решил быть в глазах гостя добродушным папашей, который снисходительно смотрит на мелкие вольности своего отпрыска.
— Ты зачем меня искал? — спросил Костя, разглядывая фигуры, вырезанные из моржового клыка.
— Я не искал, а интересовался: где ты гуляешь?
— Я гулял с девочкой, — светским тоном разъяснил Костя. — Угощал ее мороженым и обсуждал разные вопросы.
— Если не секрет, какие? — рассеянно сказал Андрей Андреевич, двигая пешку.
— Не секрет… Правда, что ты хочешь больницу скорой помощи превратить в отель?
Несколько секунд висело абсолютное молчание. Рытвин-старший двинул пешку еще раз и наконец отреагировал:
— Тебе не кажется, радость моя, что это совершенно не твое дело?
— Не-а, не кажется. Они там в ожоговом центре вытаскивали меня из шока и возились со мной, пока ты не переправил меня в клинику Гаевского.
— Вовремя переправил. В той больнице даже простых бинтов не хватало…
— Вот и подбросил бы им денег на бинты, а не выгонял их.
— Да тебе-то что? — сказал отец уже с ноткой нетерпения.
— Там работает отец моих друзей.
Это было наглое вранье — он ведь даже в глаза не видел детей хирурга Горватова. Но какая разница? И вдруг такое сообщение как-то повлияет на «папочку»?
Конечно, не повлияло. Андрей Андреевич даже зевнул:
— Без работы не останется…
— Ну да! Распихают всех специалистов по районным больницам…
— Ты кто? Председатель профсоюза медиков?
— Не-а… А чем отель лучше больницы?
— Это сложный финансовый вопрос…
— А не человеческий, да?
— У тебя есть еще ко мне какие-то дела? — сухо спросил Рытвин-старший.
— Есть. Мне нужен вон тот конек…
— Что за фокусы! Зачем?
Костя объяснил напрямую:
— Один мальчик собирает коллекцию шахматных коньков. Белых, с правой клетки. Я ему обещал…
— Это, между прочим, очень дорогой шахматный набор, — уже помягче сказал отец.
Костя тщательно подобрал слова:
— А что, потеря этой фигуры сильно подорвет финансовую мощь твоего концерна?
Гость, все время молчал, склонив блестящую голову над столиком. А теперь быстро глянул исподлобья. Отец отчетливо произнес:
— Константин, пошел вон.
— А конек? — сказал Костя.
— Стервец какой!.. Подожди, доиграем и возьмешь. Убирайся.
— То подожди, то убирайся…
— Убирайся и подожди у себя…
— Папа, но мне надо сейчас! Я обещал срочно! — нетерпеливо соврал Костя («Возьму и сразу позвоню Белке!»). — Можно ведь его чем-нибудь заменить на доске! Хотя бы рюмкой!
Гость опять поднял глаза (и как бы погладил ими Костю).
— Андрей Андреевич, мальчик прав… Но только не рюмкой, а вот… — И он стянул с длинного пальца тяжелый перстень. — Можно провести некоторую ассоциацию: камешек этот похож на глаз Буцефала…
Перстень был явно золотой, а камешек (вернее камень!) — темно-красный. Видимо, рубин. Золото стукнуло о перламутровую клетку, а коня гость протянул Косте.
— Берите… если папа не против.
— Папа не против… — буркнул отец. — Только не мешай нам, иди к себе.
— Спасибо, я пошел… Но тебе, папа, сейчас будет мат…
Костя смотрел на доску. И не только на доску. Еще и на длинную кисть руки, с которой был снят перстень. И опять на шахматы. И…
— С какой стати мат?! — вскинулся отец.
— Константин прав, — наклонил голову гость. — Реальная угроза… Вы должны признать, Андрей Андреевич, что в шахматах я посильнее вас.
— Но не сильнее меня, — с вежливой дерзостью, — сказал Костя. — Папа, хочешь я доиграю за тебя?
— Храбро, но бесполезно, — улыбнулся гость.
— Это как посмотреть… Папа можно?
— Борис Ильич, вы не возражаете? — спросил отец.
Гость посмеялся, фамильярно так, по-приятельски:
— Вы, Андрей Андреевич, ищете достойный способ избежать разгрома… Что ж, я не возражаю. Но Константину разгром гарантирован.
— А если нет? — спросил Костя.
— А если да? — Борис Ильич пошевелил длинными смуглыми пальцами. В Косте тонко, натянуто дрожали нервы. Впрочем, ощущение было какое-то отстраненное. Словно это и не Костя, а другой мальчишка, на которого он смотрит со стороны…
— Хотите пари? — сказал Костя, отводя глаза от рук гостя.
— Гм… а каковы ставки?
— А вот! Ваш перстень! Если проиграете, он мой!
— Ого! У вас, Костя губа не дура!.. А что с вашей стороны?
— Ну… хотя бы так. У меня есть коллекция редких марок, британские колонии. Когда-то увлекался… Она стоит не меньше перстня!
Борис Ильич вопросительно глянул на Рытвина-старшего.
— Я не против, — усмехнулся тот. — Пусть рискует, это его имущество.
— Но мальчик проиграет…
— Фиг, — сказал Костя. — Извините. Проиграете обязательно вы… Борис Ильич.
Отец засмеялся. Борис Ильич развел руками.
— Ну, что же. У меня племянник филателист. Будет ему царский подарок…
Костя сунул в нагрудный кармашек тяжелого костяного коня. Рывком двинул кресло вплотную к столику. Колени нависли над инкрустированным бордюром. А сам Костя навис над фигурами. И двинул левого слона.