А что ей сейчас-то надо? Небось скажет: «Зачем тебе эта детсадовская игрушка?» Хорошо бы ответить как-нибудь посуровее…
Но она спросила про другое:
— Перепёлкин… то есть Вася… Можно я сразу скажу, что хотела? — Махнула на него глазами-бабочками и опять уставилась вниз.
— Ну… скажи… — А что еще он мог ответить? Не гнать же, если уж появилась тут.
— Я… Ты меня извини, за то, что тогда осенью… Понимаешь, я была очень-очень глупая…
— А сейчас, что ли, поумнела? — опять хмыкнул он. И опять как-то нерешительно.
— Да… наверно… — кивнула Мика, словно огородившись от насмешки. — Я тогда… была еще вся такая… очень послушная. Бабушка все время учила: «Ты должна всё-всё рассказывать учительнице. И если к тебе кто-то пристает со всякими глупостями…»
— Разве я к тебе приставал?
— Ну, я же говорю: глупая была… — тихо объяснила Мика. — А потом…
— Что «потом»? — бормотнул Вася, потому что надо было что-то сказать.
— Потом я так… ну, горевала, что ты в другой класс ушел. Даже до слез…
— Надо же… — сказал Вася и покатал по траве туда-сюда Колесо.
— Конечно, ты сейчас меня, наверно, ненавидишь… — прошептала Мика и отлепила от футболки репей. И стала катать в пальцах.
— Да вот еще… — Вася глядел поверх Микиной головы, на дальние деревья. — Я уж и забыл про все… — И это была правда.
Они надолго замолчали и по-прежнему не смотрели друг на друга.
«Кто она такая?» — вдруг почувствовал Вася через проволоку вопрос Колеса. Кажется, в вопросе была нотка недовольства.
— Потом расскажу, — вслух откликнулся Вася.
— Что? — вздрогнула Мика.
— Ничего. Это я не тебе… Ты как меня тут разыскала? — И подумал: «Сейчас соврет, что случайно».
Мика не стала врать:
— Потому что я… ходила за тобой несколько дней. По пятам…
— Для чего? — насупленно сказал Вася.
— Чтобы все тебе сказать… наконец.
«Придумала какое-то кино…» — чуть снова не хмыкнул Вася. Но почему-то не посмел. И в тот же миг догадался:
— Значит, вчера ты за мной тоже следила? Вот здесь!
Мика виновато закивала опущенной головой — так, что репей на локоне закачался туда-сюда.
— И ногу рядом с моей… это ты отпечатала?
Она опять закивала, глядя на сандалетки.
— А зачем?
Мика шевельнула плечом. Прошептала:
— Если тебе… это противно, можно выколупать. Молотком или ломиком.
Васе не было противно. «Мне все равно», — хотел сказать он. Или даже сказал? Потому что Колесо вдруг спросило с легкой ехидцей:
«А может, не совсем все равно?»
Вася не обратил внимания на иронию. Он думал: «А что дальше-то?» Если бы Мика ушла, все, как говорится, встало бы на свои места. Но Мика не уходила. Мало того, она сбивчиво выговорила:
— Вася, а теперь… может быть, если ты…
— Что? — сказал он.
— Ну… если ты не очень сердишься… может быть, еще можно?
— Что? — опять сказал он и посмотрел Мике в лицо. Она часто замигала, но не отвела глаз.
— То, что в письме… Подружиться…
Вася тоже замигал.
Он был не злопамятный. Не обидчивый. Кроме того, похоже, что Мика Таевская в самом деле поумнела. А глаза-бабочки, они стали даже еще как-то… крылатее, что ли. И теперь, к тому же, на крылышках-ресницах блестели влажные искры.
Вася подумал еще чуть-чуть, вздохнул и сказал:
— Ну, ладно. Давай…
Мика заулыбалась и оказалась рядом. И они бок о бок пошли через ломкий старый бурьян и мягкие свежие лопухи. И как-то само собой вышло, что взялись за руки. Вася правой рукой держал проволоку-каталку колеса, а левой теплую Микину ладошку.
— Ты здесь часто играешь? — спросила Мика.
— Когда тепло… Я в джунгли играю. Вчера на кота охотился, будто он леопард. Там на бетоне есть его следы.
— Я видела. Я и кота видела, и тебя. Только окликнуть побоялась…
— Какая боязливая, — сказал он с ненастоящей насмешкой. — Почти целый год ходила вдалеке, боялась подойти. Мы ведь могли бы давно уж… помириться.
— Да, я боязливая, — покаянно согласилась Мика. — А вчера на линейке решила изо всех сил: подойду обязательно. Нельзя же быть такой трусихой, если ты такой смелый.
— Ох уж смелый! С чего ты взяла?
— Конечно! Ты так гордо шел… А главное, как ты Валерьяна Валерьяныча оставил в дураках! Все так переполошились, а он больше всех! Бегал по этажам… Вася, а куда ты там подевался?
— Долгая история. Потом расскажу, а сейчас не хочется вспоминать.
— Ладно, — не обиделась Мика. — Тогда знаешь что? Пойдем, я покажу, где я живу!
И они пошли на улицу Титова, к Викиному пятиэтажному дому. Колесо прыгало перед Васей на асфальтовых бугорках.
— Это твоя любимая игрушка? — уважительно спросила Мика.
Вася строго сказал:
— Вовсе не игрушка. Это… все равно что друг.
— Я понимаю. У меня тоже есть такой друг. Старый мячик с нарисованным львенком. Львенок почти стерся, но мячик все равно любимый. Я его под подушку на ночь укладываю и рассказываю ему… ну, всякие свои тайны.
«Небось и про меня?» — чуть не спросил Вася, но не решился. И сказал:
— Значит, у тебя с ним созвучие.
— Да, — понимающе кивнула Мика.
А Колесо передало через проволоку Васе свою мысль:
«Кажется, она не совсем глупая…»
У Микиного подъезда еще поговорили. Вася сказал, что, наверно, пора домой, готовить уроки.
— Каникулы на носу, а задают целую кучу.
— А нам совсем мало задают. Зря ты из нашего класса ушел…
— Все равно наша Полина Аркадьевна в тыщу раз лучше вашей Инги.
— А в третьем классе у нас Инги Матвеевны не будет. Она уходит в декретный отпуск.
— В какой отпуск?
— В декретный. Ну, не понимаешь, что ли? Она ждет ребенка.
— А! Я понимаю. Только не знал, что он так называется. Сказала бы «в отпуск по беременности».
— Это одно и то же… В школе увидимся, да?
— Увидимся. Пока!
И Вася с Колесом поскакали по асфальту. На углу Вася оглянулся. Это было не обязательно, однако он знал, что Мика смотрит вслед, и решил помахать рукой. И они помахали друг другу. И Вася свернул в Кольцовский переулок — тот, что вел вдоль овражка с ручьем, на пустыри.