А Максим радостно добавил:
— Представьте, у меня всю морскую болезнь слизнуло непонятно куда! Наверно, с перепугу! И теперь зверский голод!..
— Ешьте, мои хорошие... — Заботливый дядюшка Юферс протянул им открытые банки и ложки. Оба «героя» накинулись на еду.
Затрещал телефонный сигнал. Капитан схватился за карман, выдернул мобильник.
— Я про него и забыл. Надо же, не размок... Да! Слушаю!.. Да, я... Все нормально... Ну свистнуло слегка, теперь ковыляем потихоньку против волны. Обидно, что теряем время, а так все в порядке...
— У нас тоже был сильный шквал! — кричала в телефон обрадованная мама Владика. — Но сейчас уже все стихло! И, видимо, сразу починили антенны. А сперва я никак не могла связаться с вами и очень беспокоилась... Как там мальчики! Что?..
— В порядке мальчики, — бодро отвечал капитан Ставридкин. — Вон наворачивают фасоль в томатном соусе за обе щеки... Нет, не укачивает, он же со своим зайцем!.. Макса малость укачало сперва, но теперь ест с удвоенным аппетитом... Ладно! Мы тоже целуем... Ребята, вам привет от мамы, от тети Оли...
— Ура... — не переставая жевать, откликнулись они и отсалютовали ложками.
— Жора, Макарони, сменйте сейчас рулевых, пусть пожуют, — сказал капитан.
— Дядя Степа, а можно я постою на вахте с рулевыми? — сунулся вперед Максим. — Кажется, волна стала потише...
— Жора, одолжи мне дедушкин ремень! — с самым зверским лицом потребовал капитан Ставридкин.
— Дядя Степа, я пошутил! — быстро сказал Максим.
Капитан оглянулся на старого боцмана.
— Дядюшка Юферс, заберите юных обормотов на камбуз, и пусть до вечера драят миски, вилки, ложки. Это им за все их фокусы. И чтобы носа не совали на палубу...
— Будет сделано, капитан! — Дядюшка подмигнул Владику и Максиму.
На камбузе мальчишек встретил обрадованный Гоша.
— Я весь это самое... ис-пере-живался!.. С вами это... ничего не случилось?
— Все в порядке! — бодро сообщил Владик. — И главное, что Андрюшка с нами! — Он поболтал в воздухе лапами промокшего зайца, с которым теперь не расставался.
— Вот разожгу плиту, мы его высушим, — пообещал дядюшка Юферс.
— Что-то мы это... не то наколдовали, — самокритично покряхтел Гоша. — И вы, и... это самое... я... У меня даже стихи сочинились. Может, это... пригодятся для поэмы...
Наверху свистело по-прежнему, и яхту болтало не меньше, чем раньше, но все уже притерпелись к штормовой обстановке. Поэтому Владик подбодрил друга Гошу:
— Почитай!
— Я... это...
— Правда, Георгий Лангустович, почитайте, — попросил и Максим. Может быть, скорее из вежливости, но внешне убедительно...
— Я... ну, это... вот... — Гоша, цепляясь за что попало, ухитрился встать в позу декламатора.
Чтоб клад капитана отважного Румба
Скорей оказался поближе от нас,
Мы силы свои напрягали упруго,
Но «Кречет» вдруг лег на ненужный нам галс...
— Правильно, Гоша, — вздохнул дядюшка Юферс. — Правильно, хотя и печально... С этого галса «Кречету» теперь и не уйти, пока дует с такой силой. Под штормовым стакселем делать оверштаг — штука рискованная. Как зависнешь в левентике, раздолбать и кинуть может в такие тартарары...
— Это я... это самое... во всем виноват... — скорбно сообщил Гоша, выходя из «поэтического транса».
— Да ладно, не горюй, — попытался утешить его Владик. — Ну, пусть не будет клада. Зато были приключения! Ты о них напишешь новые стихи...
В главном кубрике в это время шло совещание.
— ...Такая вот неприятность, Данилыч, — докладывал старпом Жора. — Кто мог подумать. Казалось, новая яхта, а тут все одно к одному. И двигатель не запускается, и вант-путенсы раздолбало... Клянусь дедушкой, еще немного, и мачта может полететь.
— Это что же? Хочешь не хочешь, а надо менять галс...
— И даже двигателем не подработаешь... А мачту надо спасать. Если не укрепим вант-путенсы, полетит...
— Может, поднять зарифленный грот?
— Клянусь дедушкой, ванты не выдержат...
— Тогда не будем тянуть, Жора. Может, бог морей будет милостив?
— На то и надежда...
Матросы и Жора разобрали стаксель-шкоты. Капитан Ставридкин встал рядом с рулевым Макарони.
— Начали, ребята. Ували помалу... Хватит... К повороту!
— Есть к повороту! — откликнулся Жора.
— Поворот! Крути, Витя!.. — и сам стал помогать вертеть штурвал.
Яхта пошла носом к ветру. Не очень охотно пошла — скорость еле-еле, парус маленький. Встала носом точно к ветру и волне, заныряла пуще прежнего.
— Стаксель на ветер! — заорал капитан. Жора и матросы вручную вынесли налево как можно дальше шкотовый угол штормового треугольника. Яхта подскочила и ухнула с волны еще, еще и... наконец перевалила на левый галс.
— Ура! — завопил у штурвала Макарони и тут же трижды плюнул за плечо.
Капитан облегченно улыбнулся.
— Ну и лады... Жора, займись с Охохито подветренными вантами, поставьте временные талрепы... И можно, пожалуй, поднять наполовину грот. Побежим как надо. Терять нечего, теперь все равно не миновать Синетополя, придется заходить на ремонт. Невеселое дело, да все же лучше, чем к рыбам в гости...
Скоро «Кречет», прыгая с волны на волну, мчался среди гребней в бейдевинд левого галса. Паруса были уменьшенные — все тот же штормовой стаксель и зарифленный наполовину грот, но скорость была приличная, потому что ветер не слабел. Между тем опускались сумерки...
На камбузе шла беседа. Дядюшка Юферс довольно рассказывал:
— Капитан так и сказал: «Теперь без захода в Синето-поль не обойтись, а там застрянем на сутки, не меньше». Надо ремонтировать растяжки, спасать мачту. Да и двигатель проверить... Так что твоя судьба, Гоша, вроде стала поулыбчивей...
— Ох... это... не знаю...
— Будем надеяться... А пока включим музыку... — Дядюшка Юферс нажал кнопку плеера, и послышалась знакомая песня о сундучке.
— Макарони услышит, опять начнет накликать всякие беды, — опасливо сказал Максим.
— При таком свисте не услышит, — возразил Владик. — Да и чего в этой песне плохого? Сперва страшновато, а потом все хорошо. Про кота, которого взял с собой юнга Генри... Может, это про того самого кота, что в другой песне, в колыбельной... — И он погладил Андрюшку, которого держал на колене.
Дядюшка Юферс быстро перемотал пленку, и послышался последний куплет колыбельной:
Кот корабельный приткнется под боком
(Стрелка компасная — кончик хвоста).
Канет печаль твоя в море глубоком,
Если тихонько погладишь кота...
Помолчали под чувствительную песню. Гоша поворочался и сказал: