Так или иначе, я вылетел прямо к железной свалке. Вернее, на лужайку, что отделяла свалку от ржавого леса. И тут, когда пробиваться уже стало не надо, силы у меня кончились.
Нужно было еще пробежать по логу, вскарабкаться по заросшему откосу, добраться до баньки, отпереть один браслет. Лучше всего Настин. А я стоял и двинуться не мог. Отчаянно болели порезы, и с пальцев капала на босые ноги теплая кровь.
Из черной ржавой чащи выскочил Хозяин. За ним с дребезжаньем продрались проволочные слуги. Хозяин семенил ко мне, размахивая кулаками, и что-то кричал блеющим голоском. А слуги скрипуче переваливались.
Я глядел на них беспомощно и даже без злости. Но потом злость все же колыхнулась во мне и подтолкнула. Я посмотрел: чем бы в этих гадов бросить? Увидел у ног в траве бутылку с разбитым горлышком. Поднял ее, скользкую и тяжелую, кинул в Хозяина. Вместе с бутылкой сорвались с пальцев темные шарики крови.
Взмах у меня оказался слабый, бутылка упала в пяти шагах. Я заплакал от досады и беспомощности.
А Хозяин вдруг остановился. И его дураки тоже.
Хозяин заругался. Он испугался чего-то. И я увидел — чего! Между нами стремительно вырастали и разворачивали острые листья несколько топольков. Они поднялись двухметровые, тонкие, трепещущие под луной.
Я не удивился. Слишком я был измучен. В моих скачущих, раздерганных мыслях вставшие топольки как-то увязались с упавшими на землю каплями крови. И я опять махнул рукой.
И еще несколько тополят взметнулись между мной и врагами!
Тогда я засмеялся сквозь слезы. И еще раз бросил в землю теплые брызги тополиной крови. И тоненькие деревца встали четкой шеренгой.
Хозяин мелко бегал вдоль этой шеренги, верещал, но, видимо, не смел пересечь волшебную линию.
Я повернулся и медленно побрел по мокрой траве. У железной сторожки горела яркая лампочка. Я обрадовался. Не надо спешить к ведьмам. До них, до ведьм-то, еще долго добираться, а кто знает, сколько времени удержит Хозяина строй тоненьких тополят?
— Дедушка... — позвал я слабым голосом.
Старик с проволочной бородкой появился сразу. Тонко вскрикнул, заохал, увидев меня, но я сказал:
— Где кольцо-то, дедушка? — И разжал левый кулак. И сверкнул в лунном луче ключик. Старик опять тонко вскрикнул и, кажется, заплакал.
У меня в голове гудело от усталости и боли. Я из последних сил улыбнулся и проговорил:
— Вот... Где тут щелка?
Щелка-скважина сразу нашлась, ключик повернулся легко и моментально рассыпался в порошок ("А еще нержавейка", — подумал я).
Тяжелое кольцо упало и больно стукнуло меня по ноге.
— Сыночек ты мой, — тихо сказал старик.
А позади, где остался Хозяин, я услыхал тоскливый, затихающий вой...
Старик легко поднял меня. На траву упало несколько лоскутков — остатки моей тополиной рубашки...
— Куда же тебя, родной ты мой? К доктору надо бы, а как среди ночи...
— К Насте, — пробормотал я. — Она вылечит...
Потом помню только Настины теплые пальцы и сиплый шепот Глафиры:
— Ты, само главно, кровь останови. В ём и так кровушки-то всего как в пташке...
И бубнящий голос Степаниды:
— Я лунную травку замешала, чтоб зараза никакая в его не попала, микробы всякие...
Боль поутихла, но совсем не прошла. До конца вылечить меня так быстро не могло, видно, никакое колдовство. А может, как порвалась ржавая цепь Хозяина, так ведьмы потеряли волшебную силу?
И уже дома, в постели, я сквозь сон ощущал, как ноют мои ссадины и порезы...
ПОСЛЕ СКАЗКИ
Мама утром увидела, во что превратился мой костюм, и взялась за голову. Она даже не ругала меня, а только повторяла:
— Это не ребенок, а ужас. Это где же так надо носиться, чтобы изодрать все в клочья? Уму непостижимо...
Я лежал под натянутым до носа одеялом и виновато бубнил, что мы с ребятами лазили на свалке и я застрял в колючей проволоке.
— Неужели свалка — подходящее место для игр? — печально спросила мама. — Ты ведь не только одежду мог изорвать, но и сам исцарапаться. Ты цел? Ну-ка...
Она дернула с меня одеяло и опять взялась за голову.
Потом она мазала меня тройным одеколоном и бинтовала. Я терпел, только шипел сквозь сжатые губы. Наконец лечение кончилось, и мама велела мне весь день сидеть дома. Не в наказанье, а просто другого ничего не оставалось: куда я пойду такой изодранный и запеленутый, как мумия?
Что же, я сидел и вспоминал ночные приключения. И разные были во мне чувства. Гордость была, потому что я победил Хозяина. Радость была, потому что ржавые люди теперь все расколдованы и могут жить по-человечески. И грустно было, что летать больше не смогу. Неужели никогда не смогу?
А может быть, ведьмы что-то придумают и помогут мне?
Но тополиного пуха для пряжи теперь нет и не будет до нового июня. Целый год ждать! Да к тому же я догадывался, что Настя, Глафира и Степанида уже и не ведьмы. От ржавой неволи избавились, но и волшебство, наверно, потеряли...
Ладно. Все равно их надо навестить. Узнать, как идет их вольная жизнь. Спасибо скажут — и то хорошо. А может, хотя бы их мазь для царапин сохранила волшебную силу?
Кое-как я дождался полуночи. Выбрался в окно и двинулся по огороду. Шел я без опаски, потому что привык: в это время все крепко спят. И я ужасно перепугался, когда за кустами смородины кто-то заверещал и кинулся от меня напрямик через гряды.
Я упал на четвереньки в ботву и лишь спустя минуту догадался, что это была Нюра. По визгу догадался. Она, видимо, шла от уборной, увидела меня в бинтах и решила, что это мертвец или привидение.
Теперь своими воплями она перебудит весь дом! Пришлось возвращаться через окно в постель.
Нюра, однако, никого не разбудила. С полчаса я слышал сквозь заколоченную дверь, как она постанывает и стучит зубами на своей лежанке, потом опять стало тихо. Я поднялся...
На этот раз я добрался до бани без приключений. Оконце не светилось. В бане было пусто. Исчез дощатый стол, исчезли прялки, ткацкий станок, швейная машина. Это я определил на ощупь, потому что стояла темнота. Луна пряталась за тучами, а лампочка не зажглась, сколько я ни щелкал выключателем.
На мой робкий оклик никто не отозвался.
Сразу, отчетливо и полностью понял я, что сказка кончилась. И даже показалось, что ничего не было: ни ведьм, ни тополиной рубашки, ни Хозяина. Может, я все придумал, а теперь просто так пришел сюда? Я готов был поверить в это, да только откуда бинты и ноющие царапины?
Впрочем, к утру царапины перестали болеть и засохли. Бинты я размотал. Правда, пришлось натянуть длинные штаны и раскатать рукава у ковбойки, потому что выглядел я все-таки ужасно ободранно. Маму я убедил, что совершенно здоров, и помчался к друзьям на улицу Герцена.