Посреди двора стояла высокая старуха с измя-тым сердитыми складками лицом. Севка ее узнал. Когда он бывал с мамой на рынке, он обязательно видел эту бабку за прилавком в молочном па-вильоне. Летом перед ней, как воины в шлемах, стояли зеленоватые бутыли-четверти, зимой громоздились белые круги замороженного молока. Старуха смотрела из-за них, неприветливо сжимая губы. Мама с Севкой никогда у нее ничего не покупали.
Сейчас старуха смотрела вверх, на сеновал.
— Услыхала, — прошептал мальчик. — Сейчас полезет сюда.
У Севки захолодела спина. Старуха вдруг спросила гулким голосом:
— Есть там кто али нету?
Потом не спеша двинулась к сараю.
Севка обмяк от страха. Но мальчик взглянул на него глазами смелыми и озорными:
— Пошли! Спасаемся от погони…
Севка напружинил мускулы. К страху примешалось веселье. Ожидалось какое-то жутковатое приключение. Мальчик бросился к другой стене, оттянул на себя и опустил конец тяжелой горизонтальной доски. Открылся широкий просвет.
— Лезь, — веселым шепотом сказал мальчик.
Севка очень боялся старухи. Но не совсем же он трус был! Он сказал:
— А ты?
— Я сразу за тобой.
Севка вывалился из дыры и повис на руках. До земли было метра четыре. Цепляясь за щели в досках и бревнах, срываясь и царапаясь, он спустился в сухой репейник и свежие лопухи (они были уже большие). Следом упала сумка. А Севка-то про нее совсем забыл! Из дыры ловко выбрался мальчик и тоже повис на секунду. Потом, по-обезьяньи работая руками и ногами, полез вниз. На полпути ноги сорвались, он замер, еле держась скрюченными пальцами за выступ доски. А штаны зацепились краешком за длинный гвоздь, натянулись и затрещали.
— Ой-ёй-ёй… — сдержанно сказал мальчик. — Ловушка… — Он зашевелил ногами, но не смог найти опору. И стал висеть неподвижно.
А что ему было делать? Дернешься — сорвешься. И штанам конец, и ржавый гвоздь бок раздерет. Севка молча кинулся на помощь. Кое-как вскарабкался по стене и, держась одной рукой, другой отчаянно потянул гвоздь вниз. Гвоздь согнулся. Слегка порвавшаяся материя соскользнула с него. Мальчик оттолкнулся ногами и прыгнул. Севка тоже.
Хорошо, что в лопухи. Но всё равно пятки отшибло крепко. Севка охнул и остался на четвереньках. Мальчик сидел перед ним на корточках. И глаза его были по-прежнему веселые.
— Вот это да… — сказал он.
— Вот это да… — согласился Севка.
— Ты меня спас, — сказал мальчик.
Севка скромно опустил глаза.
Мальчик взял его за руку, и они, прихватив сумку, уползли за большую бочку, что рассыхалась посреди лопухов.
— Чтобы хозяйка не заметила, если сюда при-дет, — весело прошептал мальчик.
— А она не догадается, кто там был? — Севка кивнул в сторону сеновала.
— Нет… если сапоги мои не найдет. Да она не заметит в сене.
Только сейчас понял Севка, что мальчик без обуви. К чулкам густо прилипло сено и прошлогодние репьи, ноги казались обросшими клочкастой шерстью. Как у чертенка или какого-то зверька. Севка засмеялся, но тут же встревожился:
— Как же ты теперь? Без сапогов-то…
— А… — беспечно сказал мальчик. — Потом раскопаю. А сейчас можно босиком, лето уже. — Он стянул чулки, похлестал ими о бочку, чтобы стряхнуть мусор. — Затолкай пока в сумку.
Севка затолкал. А заодно и свои сандалии. Босиком так босиком. Вместе. Одинаково.
— Надо выбираться отсюда, — обеспокоенно сказал мальчик и посмотрел вокруг, как разведчик.
Они были уже не в старухином дворе, а в соседнем. В дальнем, заросшем сорняками углу. Посреди двора сохло на длинных веревках белье.
— Мы выскочим через калитку, — сказал мальчик. — Там, у калитки, тоже есть опасность, но она привязанная…
Однако «опасность» оказалась не привязанной. Когда Севка с мальчиком, пригибаясь под мокрыми простынями, выбрались к воротам, навстречу бросился большой кудлатый пес. И оглушительно загавкал!
— Стой, — быстро сказал мальчик. — Нельзя бежать.
Какое там «бежать»! У Севки онемели ноги. Он замер, зажмурился и понял, что сию секунду с ним от ужаса случится кошмарная постыдная беда. Еле-еле сдержался.
Пес гавкал громко и равномерно. Севка приоткрыл один глаз. Клочкастое чудовище стояло в трех шагах и не приближалось. И… хвост у него мотался из стороны в сторону. И… в глазах не было злости, а блестели веселые точки. Севка перестал жмуриться.
— Ну что ты? — вдруг тонким голосом загово-рил мальчик. — Ты зачем лаешь, собака? Мы же не воры… Ты хороший. Ты Полкан. Я знаю, тебя зовут Полкан.
Клочкастый Полкан перестал гавкать. Растерянно мигнул. Потом хвост его заметался быстрее, а собачья пасть заулыбалась. Он сделал шаг к мальчишкам.
— Вот какой ты хороший… — осторожно сказал мальчик. Медленно запустил руку в треугольный вырез матроски и достал плоский газетный сверточек.
Свистя хвостом по траве, пес уселся и заинтересованно склонил набок голову. Мальчик развернул газету. В ней оказался ломоть хлеба. Пес облизнулся. Мальчик отломил краешек. Сел на корточки. На прямой, немного дрожащей ладошке протянул Полкану угощение. Тот деликатно слизнул его и глазами спросил: еще дашь? Мальчик дал еще. И сказал:
— А теперь хватит. Это нам. Мы пойдем, ладно?
Он взял Севку за руку, и они робко пошли к выходу со двора. Пес двинулся за ними, всё еще на что-то надеясь. Мальчик поднял тяжелую щеколду, отвел калитку. Подтолкнул в проход Севку, шагнул на улицу сам. А Полкану сказал, обернувшись:
— Тебе с нами нельзя. Тебе надо от воров белье караулить.
Калитка с лязгом закрылась. Полкан за ней обиженно взвыл. И тут же раздался сердитый женский вопль:
— Это там кто?! Кого это носит по двору?! Вот я вас!
Севка с мальчиком рванули вдоль улицы и остановились только в сквере у деревянного цирка, который ремонтировали пленные немцы.
Там они забрались в чащу желтой акации у деревянной решетчатой изгороди. Отдышались. Мальчик вытащил из пятки занозу, которая воткнулась на дощатом тротуаре. Заулыбался и сказал:
— Вот такие дела, братья-матросики…
Севке это очень понравилось — «братья-матросики»! Он тоже заулыбался и признался, ничуть не стесняясь:
— Я от страха чуть лужу не наделал, когда эта псина загавкала… А ты смелый.
— Ты тоже смелый. Вон как меня с гвоздя снял… А собака эта немножко знакомая. Я ей иногда с сеновала кусочки кидал. Она не злая.
— И хорошо еще, что она не ученая, — авторитетно заметил Севка. — Ученые собаки, если даже не злые, у чужих ничего не берут… А зачем ты хлеб с собой носишь?