Симка встал. Болели затылок, глаз и разбитые об пол колени. Наплевать. Симка поправил пиджачок, поддернул гольфы. Сказал в захлопнувшуюся дверь:
— Изничтожу гада. — И был уверен, что и правда изничтожит.
Кто-то из мальчишек (не самых вредных) уважительно произнес:
— Ну, даёт Зуёк…
Девчонки предлагали пойти умыться, но уже дребезжал звонок на урок. Симка взял чей-то девчоночий платочек, вытер лицо и пошел на свое место.
Пелагея Петровна была слабовата глазами, не заметила встрепанного вида ученика Стеклова и его лиловый фингал.
Клим Негов радостным шепотом сообщил:
— Теперь Кочан будет тебя бить каждый день. Будешь идти в школу, ждать и бояться. Ну, ничего, это даже интересно, хотя и жу-утко…
— Пусть только сунется… — процедил Симка.
— Он тебя убьет, — с удовольствием предсказал Клим.
— Сначала я его убью… И тебя тоже, сука…
Клим ошалело отъехал на самый краешек скамьи.
Кочан не появился в классе до конца уроков. А когда уроки кончились, кто-то из мальчишек услужливо сообщил Симке, что Кочан ждет его недалеко от школьных ворот. От привычного страха в Симке съежился желудок. Но лишь на несколько секунд. Сима снова вспомнил мальчика на берегу. А еще заплясала в голове песенка — та, «ленинградская»:
Говорят, я простая девчонка
Из далекого предместья Мадрида..
«Сейчас я покажу тебе девчонку», — мысленно (а может, и вслух) сказал Симка. И пошел к выходу, махая портфелем.
Кочан и правда ждал его. И не один, а с двумя незнакомыми мальчишками. С точки зрения Кочана, Стеклов повел себя, как явный псих. Он не бросился к спасительной дыре в заборе, он побежал к нему, к Кочану. Все быстрее, быстрее! На полпути бросил в траву портфель, вытянул руки… Кочану не хватило времени осознать, кто к чему. Правда, машинально он успел кулаком двинуть Симку в грудь, но это было все равно что попытаться остановить снаряд промокашкой. Как и вчера, Симка толкнул Кочана ладонями в плечи, тот опрокинулся и снова испытал, что такое сидящий на тебе разъяренный враг.
Те, кто пришел с Кочаном, не стали кидаться на Симку. Вернее, они только оттащили его, и один сказал Кочану:
— Не связывайся. Видишь, он чокнутый.
И Кочан быстро пошел прочь, оглядываясь и обещая поймать Симку завтра. Симка бросился за ним, но его схватили за плечи (не поймешь даже кто). И тоже уговаривали не связываться. А Симка орал вслед:
— Отдавай значок, сволочь! Пришибу! Гад! — И еще такие слова, от которых у него раньше мертвел язык.
Мама ахнула, когда увидела Симку такого помятого, с синяками под глазом и на коленях. Но он сказал, что после уроков играли в футбол, вот он и пострадал малость. И что под глаз ему совершенно случайно заехали на бегу локтем. Мама покачала головой, но поверила. Потому что знала: сын ее никогда не дерется.
На следующее утро Симка опять пошел в школу в фуражке. В классе сразу подошел к Кочану. Внутри у Симки, подавляя боязливость, звенели жажда справедливости и боевой азарт.
— Принес значок?!
— А вот не хочешь? — Кочан согнутой у живота рукой показал мерзкую фигуру.
Симка размахнулся. Кочан успел первым, дал ему по уху. После такого удара любой нормальный человек схватился бы за голову и заревел. Но Симка уже знал главное правило, необходимое для победы, — нельзя поддаваться боли. И не поддался. И они опять покатились по полу, и сперва Кочан оказался сверху, но получил ногой в нос, откатился, и Симка снова уселся на него. Вцепился.
— Отдавай значок, подлюга… — И опять слова, перед которыми «подлюга» все равно что «мой милый». Хорошо, что мама не слышит…
Кочан выл. Изо рта у него несло табаком и жареными семечками подсолнуха.
Их опять растащили. Симка пообещал, что, если к концу уроков значка не будет, он Кочана пришибет окончательно.
Кочан, видимо, дрогнул. Сила у него, конечно, была, но что она против того, кто в справедливой ярости не боится никаких ударов! К тому же, среди четвертых классов пошел слух, что «этот спятивший Зуёк метелит Кочана, как хочет», и многие собрались после уроков смотреть новый бой. Союзников у Кочана явно поубавилось.
Мохтин подошел к Симке, улыбаясь, как ни в чем не бывало.
— Здорово ты его уделал…
— Заткнись, предательская шкура, — сказал Симка. В нем опять звенело: «Говорят, я простая девчонка из далекого предместья Мадрида…» Песенка была вовсе не боевая (и сам он, конечно, был не девчонка), но нехитрые слова и мотив почему-то поддерживали в Симке злое упрямство.
А Кочан на последний урок не пришел. Ладно! Симка подкараулил его на школьном дворе, у дощатой уборной.
— Принес значок?
— Иди ты на… — сказал Кочан очень неуверенно.
На этот раз их растащил физрук Валерий Григорьевич. Симку отнес в сторону за воротник одной рукой, а Кочана крепко взял за плечо.
— Ты, Кочетков, это самое… офонарел? Никого не нашел покрупнее, чтобы силу показывать?
— Чё «Кочетков»?! Чё «Кочетков»?! — опять завыл тот. — Он сам кидается! Укушенный какой-то! Я его трогал? Сам лезет первый! Все скажут!
Прихлебатели еще не все покинули Кочана, несколько голосов подтвердили, что «да, Зуёк первый». И тут возникла завуч Агния Борисовна — похожая на крепостную башню в черном крепдешиновом платье и всегда уверенная в своей правоте. Пожелала узнать, что случилось.
Кочан снова заскулил, что виноват не он, а этот «бешеный дурак». И, мало того, он сказал «честное пионерское» и даже поднял в салюте грязные растопыренные пальцы, хотя был без галстука.
— Он мой значок взял! — возвысил Симка голос в защиту справедливости. — Пусть отдаст!
— Какой еще значок?
— Он отобрал! Я принес, а он…
— Что ты кричишь, как на базаре? Незачем носить в школу посторонние предметы. Не знаешь школьных правил?
Школьные правила для завуча, как известно, выше всего.
— Мой значок правилам не мешал. А он залез в карман и…
— Не кричи, я сказала! Разве кулаками решают такие вопросы? Почему не обратился к учительнице?
— Толку то! — вырвалось у Симки, еще не остывшего от боя.
— Что-о?! Где твой дневник?
Тут же кто-то приволок Симкин портфель. Агния Борисовна вытряхнула из него на траву все, что было, взяла дневник и толстой авторучкой (которая всегда была при ней) размашисто начертала про безобразную драку и грубость. И вкатала в конце страницы: «Поведение за неделю — 2».
Надо сказать, что в ту пору даже четверка за поведение была страшной оценкой. А двойка — это вообще немыслимо. Симка обомлел. Но лишь на миг. Ярость продолжала клокотать в нем. Что же это такое? Значит, никакой правды больше нет на свете?! Он рванул из дневника исписанный красными чернилами лист, скомкал, швырнул в траву (уже задним числом ужаснувшись своему поступку)…