— Как про это про все узнали-то? Сам рассказал?
— Ну да, держи карман… Прочитали его дневники. Ну, то есть записи на компьютерном кристалле. Он их подробно делал, эти записи, с изложением всех деталей и своих ощущений… Конечно, они были зашифрованы ключом, составленным на четырехмерном уровне. Формула x плюс n. Еще полгода назад возможность прочтения была исключена. Но сейчас в отделе расшифровки есть один гениальный паренек, он изобрел для кристаллов суперключ, который перетряхивает до миллиарда комбинаций в секунду. Плюс небывалая интуиция самого дешифровщика при начальном подходе…
— Значит, все доказано? Арестовали гада?
— Если бы… — вздохнул Юджин. — Во-первых, с дневника сумели взять лишь копию, без личного молекулярного клейма. И во-вторых, сам по себе этот способ дешифровки юристами еще не признан официально. Они говорят: "Интуиция интуицией, а полного технического обоснования нет…" И кроме того, Полоз хладнокровно заявил, что эти записи — чисто литературный труд, наброски романа ужасов, который он, Полоз, вознамерился сочинить на досуге.
— А подвал и эти… приспособления?
— Ну и что? Хобби, странность оригинала. Никому же не запрещено коллекционировать любые предметы. Ведь следов-то на этих предметах ни малейших… А железный пол — это своего рода тренажер для него, для Полоза. На чугунные плитки, мол, подавался ток разного напряжения, который стимулировал подвижность и энергию во время физкультурных упражнений…
— И… значит, он будет жить по-прежнему? — потерянно сказал я.
— Ну… во-первых, он все же достаточно напуган. И уже официально объявил, что оставляет руководство хором. Под каким-то удобным предлогом. Во-вторых, специальные люди теперь не спустят с него глаз. А больше сделать ничего нельзя. Чтобы возбудить дело, необходимо заявление от кого-то из пострадавших и наглядные доказательства преступлений… А живой пострадавший только один Петька. Но если Петьку сейчас втягивать в эту историю, представляешь, сколько всего на беднягу свалится?
Я представлял. Втягивать было нельзя. Петьке надо было жить нормально, без лишних испытаний нервов и души. Привыкать к нынешним временам…
И тут меня опять обдало страхом: "Единственный живой пострадавший!" Значит, единственный свидетель!.. А ведь Полоз на свободе. И понимает, что единственный свидетель — реальная опасность.
Это я перепуганно и высказал Юджину. Он поморщился:
— Да ну, не посмеет. Как и все сволочи подобного рода, он трус… Впрочем, хорошо, конечно, если Петька не будет болтаться по пустынным местам один…
Я подумал, что он, к счастью, всегда с приятелями или со мной. Но все равно надо быть внимательнее… Я отчетливо видел перед собой длинное лицо Полоза — с выпуклыми синими глазами, дряблым подбородком, в обрамлении рыжих повисших локонов. И дернулся от боязливого отвращения.
— Ну как природа может допустить, чтобы в человеке было столько мерзости и зверства…
Юджин сказал очень серьезно:
— Это не человек. Это оборотень, воплощенное зло. Исчадие Сатаны… Странно звучит в наш просвещенный век, но это так, я уверен.
— И нет против него никакого средства?
Юджин шевельнул плечом:
— Поживем — увидим… Ну а как Петух-то? В школе все нормально?
4
В школе у Петьки было нормально. Если не все, то в основном. Он подружился с Никиткой Горячевым — тем самым обладателем поцарапанного носа, моим старым знакомым. Для Никитки (и для всех знакомых) сочинили нехитрую историю: Петька, мол, сирота, жил в интернате, а я вернулся из дальнего космического рейса и, оказавшись на концерте хора, узнал в солисте дальнего родственника и забрал мальчика к себе.
Никитка был самый близкий Петькин приятель, но и с другими ребятами Петька ладил. По крайней мере больше, чем со мной. У меня с ним то и дело случались стычки. Одна из причин — та, что, помня о Полозе, я теперь каждый день ходил встречать Петьку после занятий. Это его злило. Во-первых, "что за мной ходят, как за маленьким", во-вторых, ему хотелось после уроков еще поиграть с приятелями, погонять мячик, полазать по развалинам цитадели или до вечера усвистать в сказочный городок — там в громадных круглых павильонах могучие базовые компьютеры с помощью стереотехники и роботов создавали полную иллюзию сказочной и приключенческой обстановки. Можешь с головой окунаться в похождения пиратов и золотоискателей, в полеты на волшебные планеты и в схватки с нечистой силой… Кстати, стоили такие удовольствия немало, но Петька выклянчил у меня кредитный жетон с кругленькой суммой и щедро платил за себя и за друзей… А я, если этого сорванца долго не было дома, места себе не находил.
Случалось, что я час или два сидел у школьной площадки, терпеливо дожидаясь, когда Петька устанет резвиться с одноклассниками. Или тащился за ними к морю, с деланной бодростью уверяя, что не меньше мальчишек люблю купаться в прохладной воде.
Да, море уже было прохладным, хотя в общем-то погода все еще оставалась летней. Стояла первая неделя октября. Со дня нашей встречи с Петькой прошло около месяца. Всего-то. А казалось, целый год прошел, столько всяких событий вместилось в эти четыре недели. И Петька будто был со мной рядом давным-давно. Только не всегда это "рядом" приносило радость.
Я заметил, что с каждым днем он скучнеет. Раньше он если и огрызался, то с озорной ноткой, полушутливо. А в последние дни сделался хмурым. Я ничего не мог понять. В добавление ко всему Петька отыскал где-то бродячего кота и принес в дом. Заявил, что кот будет жить у нас.
— Он сожрет у Карины попугаев! — перепугался я.
— Они же электронные! Неужели ты не знал?
Я этого и правда не знал.
Карина посмеялась, покормила кота и сказала, что пусть живет, не жалко. Ну и я спорить не стал: чем бы дитя ни тешилось…
Но внутренне я вздрагивал, видя, как Петька лижется с этим отвратным существом. Кот был обшарпанный, тощий, с короткой пыльно-серой шерстью и рваным ухом. Его узкая морда была лишена всякой кошачьей симпатичности и ласковости. Характер — смесь лени, вороватости и бессмысленной дури: иногда этот идиот начинал носиться по квартире, сшибая со столов разные предметы.
Петьку я просто не понимал. Сам я в детстве был равнодушен к кошкам. При случае мог погладить, приласкать, но чтобы всерьез привязаться к драному коту, это было немыслимо.
Петька же охотно сажал эту скотину себе на колени, таскал на руках и укладывал с собой спать. Он звал его примитивным именем Кыс.
Надо сказать, что скоро Кыс начал отвечать Петьке той же преданностью. Ходил по пятам, просился на руки и, как собачонка, бежал к двери, когда Петька являлся из школы.
— Кыс, миленький ты мой… — начинал причитать Петух, садясь на корточки. — Иди ко мне, мой хороший… — И подхватывал это урчащее от приторной ласковости страшилище.
Однажды я не выдержал: