— Если бы я не ушел, ничего не узнал бы про эр-тэ…
Телепередачи о "Розалинах" шли непрерывно. Даже здесь, в Византийске, им отводилась масса времени.
"Дети спасены благодаря счастливой случайности!"
"Служба безопасности предотвратила неслыханное злодейство всех времен!"
Никто из репортеров не знал, конечно, о Петькиной и о моей роли в этом деле. И слава Богу!
С каждым часом выяснялись новые подробности.
"Это был глубоко продуманный садистский план, отличавшийся особой изощренностью и в то же время дьявольским рационализмом! Политики экстремистского толка решили, что это наиболее простой способ избавиться от целого поколения безнадзорных детей и тем самым решить массу социальных проблем…"
"Премьер заявил, что правительство готово уйти в отставку, но отрицает свою хотя бы малейшую связь с так называемой группой "Радужный мост"…"
"Премьер поспешил в своем утверждении о непричастности правительственных кругов к группе "Радужный мост" и плану "Черные пароходы"! По меньшей мере пять высших чинов из государственного аппарата уличены в связях с людьми, имеющими отношение к разработке чудовищной операции. Имена их в интересах следствия пока не сообщаются. По большей части это деятели так называемого ЧПИДа, хотя данная организация недавно инсценировала свое отстранение от проекта "Розалина"…"
"Найдены и расшифрованы кристаллы с подробностями преступного плана "Черные пароходы". Злоумышленники полагали, что шифр не может быть разгадан электроникой нынешнего поколения, но следственная аппаратура субмолекулярного уровня справилась с задачей за несколько часов. Службе безопасности нашей Республики помогала бригада коллег одного сопредельного государства…"
"Председатель Международной лиги охраны прав человека Алехандро Манолин-Сикейрос высказался за экстренное собрание лиги, на котором должен быть поставлен вопрос о проблемах детства в нашей Республике…"
А вот еще. Пожалуй, самое невыносимое:
"Стали известны новые детали зловещего плана. В нем — смесь лишенного всякой морали холодного расчета и сатанинской сентиментальности маньяков-некрофилов. Было задумано не только уничтожить несколько тысяч мальчиков и девочек, но и пролить потом крокодиловы слезы. Заранее был составлен план поминальной службы, статей-некрологов и даже приготовлен проект памятника погибшим детям…"
На экране возник обелиск со множеством детских лиц на узких гранях, а у подножия — каменная фигура. Вроде как женщина, закутанная в покрывало. Видимо, символ "скорбящей Республики".
"…Автором памятника называют некоего Рома Заялова, инженера и музыканта, одного из инициаторов ЧПИДа и группы "Радужный мост". По последним данным, Ром Заялов во время ареста покончил с собой… А теперь посмотрите рекламу…"
Смотреть рекламу мы не стали. Юджин выключил экран. Петька зябко взял себя за плечи и сказал:
— Не верю я, что он покончил. Этот гад еще всплывет.
Юджин хотел успокоить его:
— На этот раз едва ли. Он ведь погиб на глазах тех, кто его арестовывал.
Петька только хмыкнул. И опять стал колючий, неласковый…
Я не выдержал:
— Мне кажется, эти маньяки оживают, как нелюди в фильмах про вампиров.
И тогда Юджин сказал то, что я уже слышал от отца Венедикта:
— Страшно не то, что Полоз был маньяк… То есть это страшно, но в тысячу раз страшнее другое. То, что такие, как он, стали нужны господам политикам… Он-то едва ли оживет, но ведь есть и другие… Хорошо, что вы оттуда выбрались, ребята.
Мы с Петькой переглянулись. Петька взял на руки Кыса. И Юджин сразу понял: мы опять собираемся туда.
— Зачем? — сказал он. Не просто сказал, а с болью.
Ну как ему объяснить? Там было сейчас главное. Все, что случилось, привязало нас именно к Старотополю. И новые друзья там: отец Венедикт, маленький Сивка. И… это же родина, в конце концов. Пусть неустроенная, с бестолковой жизнью, с жестокостью и опасностями, но… Маленькая площадь со странными фонарями и бугристая мостовая Усадебного переулка были мне сейчас дороже всего Византийска. Хотя и Византийск я любил…
— Южик, там для нас много всего… важного. А что мы здесь?
— Я думал, ты поедешь со мной. Для модели Конуса ты ох как сейчас нужен.
— Юджин, все, что я знаю и умею, есть в записях, в энцефалограммах. А сам я уже не тот. Понимаешь… сейчас копаться в схемах Конуса для меня все равно что… ну, препарировать кого-то близкого после смерти. Или свой собственный мозг. На этом уровне отторжения все равно я беспомощен… Да и с Петькой расставаться я больше не хочу.
Петька быстро глянул на меня и промолчал.
Юджин не стал спорить, говорить, что можно ехать и с Петькой. Понял, что бесполезно.
Мы прожили в Византийске еще сутки. Достаточно беззаботно, весело даже, словно договорились больше не касаться тревожных тем. Гуляли, вспоминали прежние хорошие времена и старых друзей. Но была, конечно, у троих у нас в душе напряженность — ожидание скорого прощания.
И, по правде говоря, я почувствовал даже облегчение, когда этот момент настал.
Мы с Петькой решили не лететь, а ехать экспрессом — как в первый раз. На вокзале Юджин сказал:
— Возьми на память вот эту вещь. — И протянул что-то похожее на старинные карманные часы.
— Что это?
— Катапульта.
— ?
— Придумали эту штуку незадолго до взрыва. Когда ты был на пути домой. Механизм для бескапсульного перехода по туннелю — от стартовой точки до Конуса. Стоит встать где-нибудь между двумя стенами или заборами, нажать пуск, и через три минуты — старт. А захотел обратно — снова нажатие. Правда, рассчитана эта машина только на одно путешествие — туда и обратно… При пуске надо смотреть, чтобы рядом — никого. А то катапульта может прихватить случайного попутчика. Тогда — двойная нагрузка, и обратно уже никак…
— Ты, Юджин, так объясняешь, будто есть куда лететь, — грустно сказал я.
— Да… по привычке… Жалко, славная такая получилась штучка — и без пользы… Их сделали две. Одну я оставил себе, а вторая — вот. Этакий сувенир…
— Спасибо… — И я подумал опять: "Скорей бы в вагон…"
В вагоне работал большой стереоэкран. И, конечно же, опять передавали репортажи о разоблачении "беспримерного по своему злодейству плана "Черные пароходы".
— Лучше бы мультик пустили, — угрюмо сказал Петька и закутался в старую тетратканевую куртку. Это Юджин отыскал ее и отдал перед отъездом Петьке. Петька обрадовался. Я поначалу тоже. Даже штопка на плече не вызвала суеверного опасения. Мне показалось, что Петька в этой куртке сделался прежним. Он, правда, малость вытянулся за год, но в тот момент стал совсем как прошлогодний Петушок — лохматый, улыбчивый пацан, с торчащими из-под подола побитыми загорелыми ногами…