Голубятня на желтой поляне - читать онлайн книгу. Автор: Владислав Крапивин cтр.№ 67

— Но ведь они не люди, а просто гипсовые куклы! — крикнул я.

— Разберёмся, — сказал Ерёма. Потом спросил немного другим голосом: — А чего ржёте?

Мы смутились. Разве Ерёма виноват, что не всё знает. Никто же ему не объяснял, что шпионов у нас не бывает.

Вообще-то Ерёма был очень умный. Математику и физику он знал, наверно, лучше наших учителей. И электронную технику. Он изучил эти науки в подвале библиотеки. Но историю он совсем не изучал. В живой природе тоже не разбирался. И писал безграмотно. Такими корявыми буквами, что порой и не разберёшь. Наверно, поэтому он очень интересовался машинкой и любил тыкать в клавиши твёрдым пластмассовым пальцем. Палец часто застревал между клавишами. Ерёма скрипучим шё— потом ругался.

Ерёма был недоволен своей системой. Он рассказывал, что делали его тяп-ляп, чтобы успеть к выставке. От случайного удара голова его перестроилась и поумнела, но конструкция-то лучше не стала. Один раз он долго ворчал, что на корпусе не сделали карманы. Тогда я подарил ему куртку, в которой принёс машинку. Ерёма целый вечер был как именинник.

Скоро Ерёма совсем переселился в "Курятник". Он притащил старый сундук и сказал:

— На свалке старухи совсем заели. Можно здесь устроиться?

Мы не поняли, что за старухи, но Ерёме были рады. Особенно Глеб. Он говорил:

— Хороший мужик, хотя и железный, умница. Оригинал. Откуда у вас такие берутся?

Мы объяснили, что не "такие", а "такой". Потому что Ерёма — единственный в своём роде. Автоматические дворники и контролёры в кино не в счёт. Они практически совершенно безмозглые.

Ерёма со своим сундуком устроился в дальнем углу "Курятника". За сундуком он, как за столом, читал или что-то царапал на бумаге. На сундуке спал: сядет на него, сложит калачом ноги в бутсе и валенке, привалится к стенке и выключится. Только внутри за жестяными дверцами тикает реле времени.

Сейчас Ерёма был не такой, как в недавней молодости. Песен не горланил, разговаривал сдержанно. Бывало, правда, что раздражался, но редко. Если уж очень сильно Юрка начинал донимать его ехидными вопросами.

Юрке почему-то нравилось поддевать Ерёму. Начинал он спокойно, невинно так. Например, говорит:

— Ерёма, а почему у тебя такое имя? Несовременное…

— Так получилось, — отвечает Ерёма и поскрипывает внутри.

— Как получилось?

— Сначала было ЭР-м "А". Электронный робот, модель А. Сокращенно — Эрема. Переделали в Ерёму. Постепенно.

— А что такое "модель А"?

— Значит, начальная. А — первая буква в алфавите.

— А что, собирались строить на все буквы?! — радуется Юрка. — Тридцать три братца-богатыря! Самый умный на букву Ы!

Ерёма опускает голову на ребристой резиновой шее. Потом говорит негромко, будто не Юрке, а себе:

— Мне хватило бы и одного…

Нам почему-то не по себе. Даже Юрке.

— Ладно, старик, ты не обижайся.

— Электронные системы не обижаются, — сухо отвечает Ерёма. И, видимо, это неправда.

Я с досадой гляжу на Юрку и говорю:

— Ерёма, дай ему валенком по копчику, чтобы не болтал!

— Не могу, — объясняет Ерёма с явным сожалением. — Робот не может наносить вред человеку.

— Какой же это вред? Это ему только на пользу!

Ерёма поднимает голову и, кажется, всерьёз обдумывает задачу: вред или польза?

— Но-но, — говорит Юрка и на всякий случай лезет на верхние нары. Туда тяжёлому Ерёме не забраться.

— Вопрос отпадает, — подводит итог Ерёма.

Мы смеёмся. Даже Ерёма весело похрюкивает резиновым носом. И опять нам хорошо вместе.

В "Курятнике" мы собирались обычно по вечерам. Днём у каждого хватало своих дел. У меня, у Юрки и Янки — известно, какие дела: каникулы на дворе. Янка, кроме того, каждый день ходил на музыкальные занятия. Ерёма чистил башмаки прохожим или копался в своём электронном нутре, паял там что-то. Глеб тоже был занят. Начальник станции взял его на временную работу: разбирать старые документы и оформлять стенгазету для пассажиров (которых почти не было). За это Глебу кое-что платили. Он купил себе пару новых башмаков и рубашку.

А ещё он купил несколько пачек бумаги, копирку и каждый день щёлкал на моей машинке. Быстро-быстро! Многие листы рвал, а уцелевшие складывал в стопку.

Один раз я прибежал раньше Юрки и Янки, а Глеб сидит над машинкой сгорбившись, чешет за ухом снятыми очками. Повернулся ко мне — лицо без очков незнакомое и ужасно печальное.

— Не получается ничего, Гелька… Думал, напишу по порядку, тогда во всём разберусь. Мыслишки приведу в порядок. А ничего не выходит. Белиберда, каша…

Я переминался перед ним, не знал, как помочь. Глеб широченной ладонью провёл по моему ёжику.

— Пойду покурю…

Я остался у машинки. Две стопки напечатанных листов лежали на краю стола. Но лежали они вниз текстом — буквы еле просвечивали через бумагу.

Любопытный чёрт подтолкнул меня. Знал ведь я, что свинство это — совать нос в чужие бумаги, а рука сама приподняла листок…

Прочитать я не успел ни слова. Глеб кашлянул за спиной. Когда он вернулся?

Тут бы и провалиться мне сквозь дощатый пол, сквозь шпалы, сквозь кору Земли. Глубже Ярксонской скважины, на которой работает отец. Не провалился. Только башка опустилась, а шею и уши будто капроновой мочалкой надрали.

А Глеб сказал, словно ничего не случилось:

— Да ничего там хорошего, путаница всякая. До сути я ещё и не добрался… Почитай, если хочешь.

Лучше бы взял за шиворот да выставил из "Курятника".

— Я нечаянно… — глупо пробормотал я.

— Да? — вздохнул он. — А я думал, тебе интересно.

— Мне… интересно, — выдавил я, не поднимая головы.

— Ну и возьми. Можешь забрать домой и почитать. У меня два экземпляра на всякий случай…

Я понемногу перестал краснеть и отдышался. И хотел взяться за чтение прямо сейчас. Но пришли Юрка с Янкой, а за ними грустный Ерёма.

Ерёма взгромоздился на сундук, запахнул куртку и мрачно проскрежетал:

— Выключиться, что ли?..

— Ты чего кислый? — спросил Глеб, забираясь на верхнюю полку и прихватывая машинку.

— Меланхолия, — сказал Ерёма. — Всё пар-ршиво. Один на свете.

— Как это один? — осторожно сказал Глеб. — А мы?

— Вы — хорошо. Но это недолго. Будет осень, все разойдутся, "Курятник" будет пустой. Это с одной стороны…

— Всё равно мы тебя не бросим, — сказал я.

— Понимаю. Это тоже хорошо. С другой стороны. А с третьей стороны, всё равно я один такой.