* * *
Я открываю глаза. Очень злой Джеймс. Как странно. Обычно он показывает свое недовольство, отказываясь от тех редких ужинов, что готовлю я, или опаздывая на вечеринки в честь дней рождения детей. Однажды он забросил пару моих любимых теннисных туфель далеко в сад – я их надевала во время самых долгих и сложных операций. Я нашла их позже, в грязи и с кучей уховерток.
– Что такое? Что случилось? – спрашиваю я. Он не обращает на меня внимания. Злится не на меня.
– Кто ее впустил? – Он обращается ко второй женщине в комнате, той, что в зеленой форме, с именем на груди. Анна.
– У нас нет возможности узнать.
– Я дал точные инструкции, что никто не может видеться с моей матерью, кроме людей из списка, который я дал Лауре.
– Лаура не проверяет всех, кто приходит.
– А кто?
– Никто. Тот, чья смена. Это очень безопасно. Им нужно расписаться. Показать документы. И они не могут уйти, пока мы их не выпустим. Это закрытая территория, вы же знаете.
– Чья смена была в тот день?
– Я не знаю. Вам нужно спросить Лауру.
– Я спрошу. Уж поверьте, спрошу.
– Мистер Макленнан? – Высокая седоволосая женщина входит в комнату. На ней темно-рыжий свитер, подходящий по цвету к ковру, и черная юбка по колено. Удобная обувь. Я носила такие же, когда была не на работе.
– Лаура, – обращается Джеймс.
– Я понимаю, вы расстроены тем, что кажется вам нарушением режима безопасности.
– Да. Я очень расстроен.
– Она была офицером полиции, ведущим расследование. Показала документы. Расписалась на входе и на выходе. Все было сделано, как положено.
– Она зачитала права моей матери?
– Мне жаль, но этого я вам сказать не могу.
Лицо моего мужа краснеет. Мы вот-вот увидим кое-что из ряда вон выходящее: Джеймс теряет терпение. Он почти всегда держит себя в руках. Даже в суде предпочитает говорить тихо. Так можно устроить отличное представление. Людям приходится склоняться, тянуться поближе, чтобы услышать все. Я никогда не видела, чтобы присяжные были так внимательны, как на заседаниях Джеймса, когда он нежно мурлычет все причины для оправдания его подопечного.
Но прежде чем взорваться, Джеймс замечает, что я проснулась.
– Мам. – Он наклоняется и как-то странно приобнимает меня. Он одет не как обычно. Не в свои привычные джинсы и футболку. И не деловой костюм. Светло-коричневые хлопковые брюки и белая рубашка. Черные кроссовки. Но он все такой же молодой, яркий и привлекательный, как и всегда.
– Почему ты меня так зовешь? Джеймс, это я. Дженнифер. Как я рада тебя видеть! – Его лицо смягчается. Он садится на краешек кровати, берет меня за руку.
– А как у тебя дела?
– Хорошо. Очень хорошо. Соскучилась по тебе. Ты выглядишь таким усталым. Ты слишком много работаешь. Как там Нью-Йорк?
– Нью-Йорк прекрасен. Я бродил в этом фантастическом свете. Выходил в город. Перекрасил машину в красный. – Он похлопывает меня по руке.
– Вот теперь ты меня оберегаешь. Знаешь, у меня тоже есть характер. Перестань говорить со мной как с дебилкой. Что случилось? Это было дело Льюиса, да? Внезапно перенесли? Что-то пошло не так?
– Прости, мам. Ты абсолютно права. Я тебя оберегал. Думаю, тебе тут этого и так хватает. – Он оглядывается на седоволосую женщину. – Я поговорю с вами позже.
В его голосе мрачные нотки. С его лицом тоже что-то не так. Какая-то игра света. Оно меркнет, а черты меняются, превращая его в не Джеймса.
– Джеймс, почему ты меня так зовешь?
– Мам, я знаю, что Фиона тебе врет, и я не против, но это, так скажем, не мой метод. Я – Марк. Ты – моя мать. Джеймс – мой отец. Джеймс мертв.
– Мистер Макленнан, – вмешивается седоволосая. Она все еще стоит у моей постели.
– Я сказал, что поговорю с вами позже. Когда здесь закончу.
– Джеймс! – говорю я. Мой гнев уходит. Превращаясь во что-то тревожно напоминающее страх.
– Если вы позволите мне дать вам совет, мистер Макленнан…
– Нет. Я сам справлюсь, спасибо.
– Джеймс!
– Тсс, мам, все хорошо.
– Что ж, – говорит женщина. Видно, что ей неприятно. – Если она перевозбудится, нажмите эту красную кнопку.
Дверь за ней закрывается.
– Джеймс, это еще что такое?
– Не Джеймс, мам. Марк. Твой сын.
– Марк – подросток. Он права только что получил. Без разрешения взял машину на прошлой неделе, и теперь он на месяц под домашним арестом.
– Да, так и было. Но много лет назад, – не Джеймс улыбается, – и это был не месяц. Папа смягчился, как обычно. Думаю, я просидел взаперти три дня. Ты была в бешенстве.
– Он всегда был способен очаровать всех на своем пути. Прямо как ты.
Не Джеймс кивает:
– Да, как я. Сын, как отец.
– Джеймс?
– Забудь. – Он тянется и берет меня за руку, прижимает ее к своей щеке. – Эти руки. Помнишь, папа все время говорил, что наши жизни в руках матери. Просил беречь их. Я не понимал, что он имел в виду. Я и сейчас не совсем понимаю. Но что-то о том, что ты нас объединяла. Ты была сердцевиной.
Он убирает руку со щеки, сжимает ее в своих ладонях.
– Знаешь, он очень тобой гордился. Что бы ни случалось. Когда я был маленьким, а ты должна была поздно вернуться из больницы, он брал меня в твой кабинет. Показывал все твои дипломы и награды. «Вот свидетельства настоящей женщины», – говорил он. Это меня до чертиков пугало. Неудивительно, что я так и не женился.
– Просто ты умница.
– Нет, я кто угодно, только не это.
Он быстро меркнет в тенях. Я больше не вижу его лица. Но его рука теплая и плотная. Я вцепляюсь в нее и не отпускаю.
– Окажи мне услугу, – говорит он.
– Какую?
– Поговори со мной. Расскажи, как ты живешь сейчас.
– Джеймс, что это за игра?
– Да, считай это игрой. Просто расскажи о своей жизни. День из жизни. Что ты делала вчера, сегодня, что будешь делать завтра. Даже всякую рутину.
– Глупая игра.
– Насмеши меня. Ты знаешь, как это сделать. Ты думаешь, что знаешь кого-то, ты принимаешь вещи как должное, ты теряешь связь. Так просто поговори со мной.
– Что тут говорить? Ты и так все это знаешь.
– Притворись, что нет. Притворись, что мы не знакомы. Давай начнем с простого. Сколько тебе лет?
– Сорок пять. Сорок шесть? В моем возрасте уже так скрупулезно не считают.
– Замужем, конечно же.