– Мам, я клянусь, я обещаю тебе, что это последний раз. – Он начинает злиться. – У тебя все равно есть больше, чем тебе нужно. Рано или поздно это все равно будет принадлежать мне или Фионе. Можно же дать немного заранее?
Все больше людей останавливается поглазеть. Даже ветеран придвинул кресло. Развлечение! Голос Марка становится все выше в бессильном гневе.
– Ты можешь просто сказать Фионе, что ты согласна, и она даст мне деньги. Почему ты не хочешь пойти мне навстречу? В самый-самый последний раз.
Материнский инстинкт никогда не был силен во мне. Да и Марка было сложно любить. Помню, как я попробовала прижать его к себе, когда ему было года три-четыре, и он ударился на детской площадке, какими странно чужими показались мне его острые локти и коленки. Но он все еще мой мальчик.
– Мам? – Он внимательно на меня смотрит.
– Да.
– Ты это сделаешь?
– Что?
– Дашь мне денег?
– Так вот что тебе было нужно? Что же ты сразу не сказал? Да, конечно, дам. Дай я только возьму свою чековую книжку.
Я уже было пошла в свою палату за сумочкой, но Марк останавливает меня. Протягивает блокнот и ручку.
– Мам, у тебя больше нет книжки. За все отвечает Фиона. Тебе всего лишь нужно написать записку, что ты даешь мне взаймы. Всего лишь: я одолжу Марку пятьдесят тысяч. Нет, нужно дописать еще пару нулей вот здесь. Да, вот так. А теперь подпишись. Отлично! Чудесно! Ты об этом не пожалеешь, обещаю тебе! Я докажу, что умею делать все правильно.
На полпути к выходу из комнаты он спохватывается, возвращается и целует меня в щеку.
– Я люблю тебя, мам. Я знаю, что иногда веду себя как сукин сын, но я тебя люблю. И дело не в деньгах.
– Шоу окончено, – говорю я всем собравшимся вокруг, – идите в свои палаты. Кыш! – Они разбегаются как тараканы.
* * *
Любовь, любовь повсюду. Люди разбиваются на парочки, иногда на тройки. Связь длится иногда час, иногда день. Младшие заботятся о старших.
Женщина без шеи крайне неразборчива. Она откроется любому. Здесь это значит держаться за руки. Сидеть рядышком в холле. Может, положить руку на бедро. Слов же совсем мало.
Когда приходят мужья и жены, на них смотрят, не узнавая. Некоторые из них плачут, всем становится легче. Но эти любовники. Искать, влюбляться без памяти, уходить и привыкать друг к другу на самой неприглядной ступени жизни. Боже, не дай мне пройти через все это еще раз.
Уже дважды я сглупила. Был Джеймс. И тот, другой. Это плохо кончилось, разумеется. Могло ли быть иначе? Его юное, обиженное лицо. Он чувствовал, что имеет на меня право.
Ему сейчас под пятьдесят. Какая странная мысль. На десять лет старше, чем я была тогда. Мне всегда было все равно, как он жил после нашего расставания. Полагаю, что хорошо, красавчикам всегда все легко дается.
Но не его красота привлекла меня. То, как он чувствовал скальпель. Меня это завораживало. Он держал его, будто руку возлюбленной. Но все же, несмотря на страсть, на его желание, таланта у него не было. Я жалела его. А потом жалость переросла во что-то другое. Я никогда не использовала слово «любовь». Это не могло сравниться с чувствами, что я испытывала к Джеймсу. Но это не было похоже ни на что другое. А это уже многое значит.
Когда думаешь о жизни, всплывают самые сильные моменты. Вершины и впадины. Он был одним из самых высоких пиков. В каком-то смысле выше Джеймса. Если Джеймс был главной горой моей жизни, то он пиком иного рода. Выше, круче. На его склонах нельзя ничего построить. Но зато вид оттуда потрясающий.
* * *
На дорогом ковре цветная лента. Она портит тот эффект лоска, которого они с таким трудом пытаются достичь, но зато помогает. Это линейный мир. Иди прямо. Поворачивай налево или направо.
Синяя линия приведет меня в ванную. Красная – в столовую. Желтая – в коридор. Коричневая – для прогулок вдоль стен большой комнаты. Круг за кругом. Круг за кругом.
Мимо спален, мимо столовой, мимо зала с телевизором, комнаты развлечений, двойных дверей во внешний мир, на них слово «выход» написано броскими красными буквами. Так и ходишь, вечно в движении.
* * *
Что-то болит. Оно находится в стерильном, ярко освещенном месте, где нет места теням. Место для крови и кости. Но тень есть. И тайны.
* * *
Здесь необычайно чисто. Они постоянно скребут, пылесосят, обновляют краску. Вытирают пыль. Чинят. Тут все как новое. И лучшего сорта. Пятизвездочный отель с поручнями. «Ритц» для немощных. Широкие и мягкие кресла в большой комнате. Огромный плоский телевизор. Повсюду живые цветы. Запах денег.
Они и нас держат в чистоте. Часто моют с антисептическим мылом. Грубые руки умело орудуют жесткими мочалками. Унижающее яростное растирание живота и ягодиц.
Зачем так отскребать? Дайте отмершим клеткам собраться вместе, закрыть меня, пока я не превращусь в кокон, пока не останусь такой, какая я есть. Больше никакого старения. Нужно остановить это падение. За которое я не хочу платить. За которое я ничего не отдам.
* * *
Я сижу с хорошо постриженной седоволосой женщиной. Мы в столовой, за общим длинным столом. Он накрыт человек на двенадцать, но едим только мы.
У меня какие-то светлые полоски, плавающие в густой красной жидкости. У нее – кусок белесого мяса. У обеих еще что-то вроде белой каши, политой чем-то коричневым. Нутром я понимаю, что она – моя коллега. Кто-то достойный уважения.
– Что это? Я указываю на штуку, лежащую справа от ее тарелки, у меня такой нет.
– Это нож.
– Хочу такой же.
– Нет, он тебе не нужен. Видишь, твоя еда мягкая, ее легко разломать на кусочки. Тебе не нужно ее резать.
– Но он мне нравится. Больше всего остального.
– И это понятно.
– Как давно ты здесь?
– Около шести лет.
– Что ты сделала?
– В смысле?
– Чтобы попасть сюда. Что ты сделала? Все тут совершили какое-то преступление. Некоторые опаснее других.
– Нет, я здесь работаю. Меня зовут Лаура. Я менеджер, постоянно тут живу. – Она улыбается. Высокая и широкоплечая. Сильная и крепкая. – А что за преступление ты совершила?
– Я не хочу говорить.
– Ну и ладно. Тебе не нужно обсуждать это со мной. Это не важно.
– Сколько ты здесь?
– Шесть лет. Меня зовут Лаура.
– Мне нравятся твои бусы. – Слово вдруг всплывает в памяти. – Опал?
– Да. Подарок от мужа.
– А мой муж сейчас не в городе. – Откуда-то я это знаю. – Он в Сан-Франциско, на конференции. Путешествует.
– Тогда, наверное, тебе его не хватает.