Dream Cities. 7 урбанистических идей, которые сформировали мир - читать онлайн книгу. Автор: Уэйд Грэхем cтр.№ 11

И это сработало. Калифорния стала стремительно развиваться – особенно южная ее часть, где жилищное строительство быстро стало основной отраслью промышленности. В период с 1920-го по 1930 год в один лишь Лос-Анджелес приехало полтора миллиона человек, и большая их часть приехала (хотя бы отчасти) потому, что поверила в обещанную возможность построить собственный замок. За пределами самых привилегированных, ухоженных анклавов, подобных Санта-Барбаре и Кармелу, романтическая архитектурная палитра была более разнообразной. Здесь встречались самые разные стили, причем многие были откровенно позаимствованы из мира кино – это было видно невооруженным взглядом. В Лос-Анджелесе съемки порой проходили на оживленных улицах: четыре квартала Вавилона из фильма Дэвида Гриффита «Нетерпимость» – это угол бульваров Голливуд и Сансет; Рим из «Бен-Гура» и Ноттингемский замок из «Робин Гуда» снимали в роскошных поместьях⁴⁰. Строители следовали за кинематографистами, и получившаяся архитектурная сумятица начала определять облик региона – к удовольствию местных обитателей и к отвращению блюстителей хорошего вкуса с восточного побережья. Никому не удалось передать это отвращение лучше критика Эдмунда Уилсона, который в 1932 году написал поразительно изобретательный снобистский разнос Калифорнии:

Жители Лос-Анджелеса – это культурно разложившиеся люди, любители смешанной красоты. Им нравится выражать свою эмоциональность в собственных домах, которые прекрасно сочетаются с их любимыми историческими фильмами, обожаемыми киноактрисами, самыми счастливыми нумерологическими сочетаниями или с прошлыми инкарнациями из Древней Греции, романтического Египта, эксцентричного Сассекса или мира жриц любви Древней Индии. Тут можно увидеть пекинскую пагоду, построенную из свежего и хрустящего арахиса, там – белоснежное иглу из зефира, а рядом – флорентийский дворец из сладчайшей розовой нуги, роскошной и восхитительной, с орешками. Вон там красуется аккуратная карманная копия геральдического замка Уорвик – точная до тошноты. Очаровательное крохотное швейцарское шале опутано пышной бугенвиллеей самого искусственного цвета. А вот и жаркая маленькая гасиенда, этакая энчилада с сыром под крышей из ярко-красного томатного соуса томно приподнимает свои длинные лавандовые ресницы, вся погруженная в воспоминания об испанской старине⁴¹.

Машина регионального развития Лос-Анджелеса быстро нашла свой истинный двигатель – автомобиль⁴². К 1930 году в регионе насчитывалось 800 тысяч автомобилей (две машины на трех человек), а затем их счет пошел на миллионы. Сегодня в округе Лос-Анджелес живет десять миллионов человек, а всего супергород, состоящий из пяти округов, насчитывает более 20 миллионов жителей, которые передвигаются на таком же количестве автомобилей. Это крупнейшая урбанизированная зона Соединенных Штатов, которую специалисты называют городской агломерацией – городом регионального масштаба, но состоящим преимущественно из пригородов. Не все пригороды Лос-Анджелеса романтичны. Здесь можно найти практически любые виды зданий, улиц и по-разному настроенных жителей. Город-регион десятилетиями строили десятки или даже сотни тысяч людей. Но основной идеей Лос-Анджелеса было общее убеждение в том, что новый город не должен напоминать город старый. Он должен нести в себе отзвук старины. Планировщики следовали строгим правилам, ограничивающим этажность зданий и плотность застройки. Они всегда стремились сохранить облик и атмосферу идеального города-сада. Сдержать приток людей им не удалось, но зато они сумели расположить свой город-сад на огромной площади, захватив почти 10 000 урбанизированных квадратных миль от мексиканской границы до Санта-Барбары (целых 320 километров) и создав мегаполис мечты, в котором Бертрам Гудхью не сразу узнал бы собственное дитя.

Дэниел Хадсон Бернэм умер в 1912 году. В то время в Америке не было более известного архитектора. Его называли отцом небоскребов, он планировал Всемирную выставку в Чикаго 1893 года и перестраивал Национальную аллею в Вашингтоне, округ Колумбия. Заказы сыпались на него как из рога изобилия. Он был богат, обладал связями, им восхищались и в Соединенных Штатах, и за рубежом. Президент Тафт называл его «одним из выдающихся архитекторов мира» ^[1]. Он часто повторял: «Не следует строить скромных планов – они неспособны воспламенить кровь человека… Стройте великие планы… и помните, что однажды начерченный благородный логический чертеж никогда не умрет. Когда нас давным-давно не станет, он будет жить и утверждать себя со все большей уверенностью». И эти слова идеально отражают стремления американцев и обострившееся в эпоху Явного предначертания чувство национальной гордости. Бернэм был формалистом и неоклассицистом. Он нес стили и идеи XIX века в век ХХ. У него были и противники, особенно те архитекторы-одиночки, которые целиком и полностью сосредоточились на современных тенденциях. И действительно, вскоре после смерти Бернэма эти тенденции взяли свое. Слава его осталась в прошлом, а репутация отправилась в мусорное ведро истории архитектуры. Однако даже самый выдающийся модернист своего времени, Фрэнк Ллойд Райт, признавал, что хотя Бернэм «не был архитектором-творцом, но был великим человеком».

[Бернэм вернул в архитектуру планировку имперских городов, и эта идея стала образцом для современных градостроителей самых разных политических убеждений. Правильно расположенное подобное здание меняет все – ведь гораздо дешевле выписать большой чек на его строительство, чем по-настоящему изменить мир.]

Влияние Бернэма соответствовало его размерам¹². Безупречно одетый великан ростом под два метра всегда гордился своей физической формой. В юности он занимался фехтованием, во взрослой жизни играл в гольф и имел собственный спортивный зал. Он любил поесть и выпить, любил красивую жизнь – уж если Бернэм покупал сигары, то целыми коробками. Успех и известность росли параллельно с его размерами – и самомнением. Бернэм строил большие здания – в том числе и первые небоскребы. В 1882 году он построил десятиэтажный Монток-билдинг – первое здание, получившее название небоскреба, а в 1889–1891 – 16-этажный Монаднок-билдинг. Эти постройки идеально выражали дух и атмосферу обретающего все большую коммерческую мощь Чикаго, Города широких плеч. Затем Бернэм начал строить свои гиганты в Нью-Йорке, Сан-Франциско и других городах Америки. Небоскребы стали архитектурным символом имперского курса Америки на рубеже эпохи, которую вполне можно было бы назвать американским веком. После триумфа в качестве директора Чикагской выставки (Всемирной Колумбовой выставки 1893 года) Бернэма стали считать ведущим городским планировщиком Америки. Он с неожиданным величием преобразовывал традиционные и символические карты городов – от Чикаго и Сан-Франциско до только что завоеванной Манилы. Бернэм считал наследие античных Греции и Рима и ренессансной Европы по праву принадлежащим Америке. Его небоскребы вдохновляли архитекторов всего мира – и в том числе торжествующих модернистов, которые всегда относились к Бернэму с пренебрежением. Он вернул в архитектуру планировку имперских городов, и эта идея стала образцом для современных градостроителей самых разных политических убеждений: фашистов, коммунистов и демократов. Его идеями пользовались деспоты, угнетатели и прогрессисты. Дэниел Бернэм дал ХХ веку две универсальные урбанистические формы.