– Красивая страна Камчатка?
– Не то слово. Очень красивая.
– На что она похожа?
Устюжанинов посмотрел по сторонам и отрицательно покачал головой.
– Здесь нет ничего такого, на что она была бы похожа.
– Дай-ка, – Дешанель протянул руку.
Устюжанинов улыбнулся мягко, тепло и с неожиданным сожалением вложил божка в ладонь Дешанеля. Дешанель тоже улыбнулся, огладил поблескивающую костяную поделку пальцами, произнес, словно бы вырезанный ножом человечек был живым:
– Те-еплый.
Дешанель вел себя, как камчадал: на Камчатке охотники так привыкают к божкам, что разговаривают с ними, как с живыми людьми. Пока не переговорят, не получат от них разрешения, на зверя не выходят.
– У мальгашей, я заметил, все точно так же.
– Почти так же, – Устюжанинов достал из кармана изящную плашку с фигуркой сокола, которую ему когда-то подарил Сиави, показал своему собеседнику. – Это вурума-хери, главное божество бецимисарков. Символ спокойствия народа.
– Жаль, что бецимисарки не помогают нам.
– Ушли слишком далеко, но они скоро придут. Это – наши друзья, они обязательно помогут нам.
Медленно ползли, один за другим, дни. С острова Иль-де-Франс не было никаких известий, от Хиави тоже не было никаких вестей.
В небе ни с того, ни с сего стали появляться крупные медлительные коршуны – папанго, делали широкие неторопливые круги над обновленной крепостью. При виде коршунов взгляд Беневского делался мрачным.
– Чуют что-то разбойники.
– Где-то в лесу сдохла корова, вот они ее и чуют.
– Если бы корова сдохла, они бы уже сидели на ней и потихоньку расклевывали, все дело в том, что разбойники ждут, когда она сдохнет. Падаль они ощущают загодя.
Один из коршунов – старый, с редкими, словно бы выщипленными перьями на концах крыльев, одуревший от жары и бесцельных полетов, проклекотал что-то хрипло и сел на макушку одинокого дерева, росшего неподалеку.
– Вот нехристь! – проговорил Устюжанинов осуждающе, потянулся к мушкету прислоненному к высокому строительному ящику. – Сейчас я тебе, нехристь, преподнесу урок.
Коршун словно бы услышал его, завертел головой обеспокоенно, но с дерева не взлетел, будто бы знал, что из мушкета человек в него все равно не попадет – стрелять бесполезно. Но не знал коршун того, что знал и умел Устюжанинов.
Подошел Беневский, оценивающе прищурил один глаз.
– Вряд ли удастся попасть, Альоша, – тихо проговорил он, – коршун только посмеется над нами.
– Это мы еще посмотрим, Морис Августович.
Устюжанинов приладил приклад мушкета к плечу, прижал поплотнее и подвел кончик ствола под силуэт коршуна. Надо бы сделать поправку на ветер, – он шевельнул бровью, прикидывая, есть ветер или нет, шевелят ли струи воздуха листья на деревьях или нет, – ветра, кажется, нет совсем, поправку делать не стал, – задержал в себе дыхание, готовясь выстрелить.
Коршун вновь обеспокоенно зашевелился, повернул голову в одну сторону, потом в другую, хотел было взлететь, но не успел – раздался выстрел.
Попасть в коршуна было не то, чтобы трудно – невозможно было, но Устюжанинов попал в птицу – пуля тяжелым свинцовым плевком подбила коршуна снизу, он воспарил над одиноким деревом, задрав жилистые голенастые лапы, рассыпал в воздухе горсть перьев и с грубым глухим стуком шлепнулся на землю.
Не удержался Беневский, в глазах его возникло удивление – похоже, он начал открывать в Устюжанинове новые черты характера, – восторженно захлопал в ладони.
– Браво, Альоша! Не ожидал… Великолепный выстрел!
– Обычный выстрел, Морис Августович, – скромно произнес Устюжанинов, – вы же знаете, как стреляет народ на Камчатке.
– Знаю, Альоша, но такого на Камчатке я, честно говоря, не видел, – Беневский вновь похлопал в ладони.
– На Камчатке местные охотники могут показать фокус более впечатляющий.
– А именно?
– Возьмут, поставят пустой стеклянный штоф на пень, отойдут метров на пятьдесят и не поворачиваясь, стоя спиной, разбивают штоф с одной пули – прицеливаются, глядя в зеркальце.
Беневский поцокал языком.
– Был я на Камчатке и людей камчатских вроде бы знаю, но таких фокусов я, Альоша, не видел.
– Просто не подвернулся случай, Морис Августович.
Потеряв своего клювастого дружка, коршуны быстро сбились в стаю и ушли куда-то в лес: поняли, что летать здесь опасно. Несмотря на то, что чутье им подсказывало: тут скоро прольется кровь.
Это чувствовал и Беневский.
– Альоша, – сказал он помощнику, – я буду доводить здесь дела до конца, а тебе придется поездить по острову, собрать вождей племен, а главное – найти наших друзей. Короля Хиави, Джона Плантена, других. Хоть и известно мальгашам, что мы находимся здесь, но, видать, известно не всем.
– Я все понял, – ответил Устюжанинов. – Сколько человек мне можно взять с собою?
– Думаю, что двоих хватит. Максимум – три человека. Если будет больше – это обязательно привлечет внимание.
– Верно, – Устюжанинов послушно наклонил голову. – Возьму с собой двух толгашей и… В общем, разберусь.
– С Богом, Альоша! – Беневский перекрестил его католическим крестом.
Устюжанинов взял с собою в помощники Дешанеля и тех толгашей, которые охраняли с ним лагерь, когда он остался сторожить вываленный из трюма «Интрепида» груз на пустынном берегу.
Задерживаться, изучать в тепличных условиях свой маршрут они не стали, а не мешкая двинулись в путь. Хотя Устюжанинов все же прикинул, как лучше обойти враждебных сафирубаев и сакалавов, в каких селениях остановиться в первые две ночи или же не останавливаться вообще… С собой взяли небольшой запас копченого мяса и несколько лепешек – еды много бегало и летало вокруг них, весь лес мадагаскарский был забит едой.
У толгашей, сопровождавших Устюжанинова, были длинные, трудно запоминающиеся имена и Алексей всякий раз внутренне напрягался, произнося то или иное имя – а правильно ли он его произносит? Ведь неосторожно исковеркав имя, можно очень легко обидеть человека. Попытаться сократить имя каждого до трех букв – тоже могут обидеться… Как в таком разе быть?
Устюжанинов нашел выход. Может, это был не самый удачный, не самый ловкий, но все же выход. Ему всегда нравилось испанское слово «амиго» – «друг», – слово звучное, выразительное, гордое, он стал звать своих спутников-мальгашей амиго.
Один амиго – с седой курчавой бородой и медным от загара худым лицом был старшим в команде толгашей, второй – стремительный, гибкий, с крупными белыми зубами, молодой, должен был подчиняться первому.
Селение, в котором Устюжанинов наметил остановиться на ночевку, было тихим, совершенно пустым, словно бы люди, проживавшие в нем, вымерли.