— Я тебя сильно не задержу, и немедленно сообщу твои предложения моим министрам.
Король позвонил и сказал вошедшему камердинеру:
— Когда господа министры откушают, я прошу их к себе.
Немного погодя в кабинет вошли граф Платен, генерал Брандис и министр Бакмейстер.
Князь Карл поздоровался с ними очень приветливо, и все уселись вокруг письменного стола.
Георг V начал:
— Положение, о котором мы только что говорили, несколько изменилось — брат мой Карл привез от австрийского императора предложение тесного союзного договора, с точно определенными условиями. Я попрошу тебя, любезный Карл, еще раз изложить эти условия.
Князь повторил пункты, которые прежде сообщил королю.
Граф Платен весело потер руки.
— Изволите видеть, Ваше Величество, — обратился он вполголоса к королю, — как за нами ухаживают и какое выгодное положение доставила нам наша политика.
Бакмейстер медленно качал головой и вертел большими пальцами сложенных рук, тонкая ироничная усмешка играла на его губах.
— Ваша светлость, — заметил он, — изволит говорить о значительных приобретениях Ганновера в случае победы, но что будет, если — ведь надо же все шансы взвесить — если Пруссия победит?
— Император во всяком случае гарантирует целость Ганновера, — сказал князь.
— Однако если Австрия будет побеждена, какими мерами думает Его Императорское Величество поддержать и осуществить эти гарантии? — спросил Бакмейстер.
— Я попрошу вас, любезный Бакмейстер, — прервал его король, — в настоящую минуту споров не затевать. Вы выслушали предложение, господа, — продолжал он. — На этот раз, вопреки моему всегдашнему обычаю, начну с изложения собственного своего мнения. Я со своей стороны неизменно стою на той точке зрения, что война между двумя членами Германского союза немыслима по закону и духу союза. Если даже такая война состоится, как грозное явление природы, как бич Божий, — обсуждать ее заранее, с тем чтобы заключать в предвидении ее союзы, я считаю несовместным с моими обязанностями как германского государя: подобным трактатом я присоединился бы к нарушению Германского союза, этого высокого учреждения, чтимого всей Германией и Европой. С моего согласия и с предвзятым намерением ганноверские войска никогда не будут драться против немцев. Это может случиться только при крайней необходимости. И это еще не единственная причина, по которой я считаю невозможным принятие предложенного трактата. Я, кроме того, никогда не соглашусь на потенциальное увеличение Ганновера. Я не могу подписать трактата, в котором протягиваю руку к чужому добру. Я горжусь и радуюсь, что во всех моих владениях нет ни пяди земли, которая не относилась бы к моему дому как законная наследственная собственность. Вестфалия принадлежала прусскому королю, Гольштейн принадлежит Ольденбургу, Аугустенбург — Пруссии. Я не берусь разрешать запутанного вопроса о праве наследства, — во всяком случае не я. И, господа, — тут король сильно стукнул двумя пальцами правой руки по столу, — я никогда не позарюсь на чужое и, по крайнему своему убеждению, считаю невозможным принятие предлагаемого трактата. Но тем не менее, предложения австрийского императора имеют несомненное право на наше серьезное и внимательное обсуждение. Поэтому я попрошу каждого из вас тщательно взвесить этот вопрос и представить возражения, которые можно было бы сделать против только что высказанных мной воззрений. Завтра я вас попрошу вместе с отсутствующими теперь товарищами на совет под моим председательством, для того чтобы обсудить и постановить окончательный ответ. На сегодня я вас благодарю. О назначенном часе вам будет сообщено.
И король встал.
Министры серьезно и молча вышли из кабинета.
Князь Сольмс сидел пригорюнившись.
— Прав ли я? — спросил у него король.
Князь взглянул на своего коронованного брата с выражением глубокого почтения.
— Да, — сказал он тихо, — но тебя ждут, быть может, тяжелые испытания.
— Ну, увидим, любезный Карл, — сказал король. — А теперь пойдем со мной, прогуляемся.
Он нажал вторую кнопку по правую сторону от письменного стола. В дверях из кабинета в спальню показался камердинер.
— Я ухожу, — сказал король, застегивая сюртук.
Камердинер подал ему кепи гвардейских егерей и перчатки.
— Угодно Вашему Величеству сигару?
— Нет. Передайте дежурному флигель‑адъютанту, что он мне не нужен. Со мной пойдет князь.
Король взял князя под руку и пошел через коридор, мимо низко кланявшихся лакеев в ярко‑красных ливреях, к большому выходу из дворца. Из передней доносился громкий разговор.
— Кто там? — спросил король.
— Граф Альфред Ведель и Девриен.
Эти две личности в самом деле, стоя в холле, увлеклись такой живой беседой, что не заметили приближения короля.
Граф Ведель, гофмаршал короля и комендант дворца, высокий и статный человек лет тридцати, со свежим цветом лица, красивыми, но грубоватыми чертами, в придворной полуформе: синем фраке с красным отложным воротником, стоял перед знаменитым ганноверским актером Девриеном, рослым стариком шестидесяти лет, сражавшимся за германскую независимость, но который еще так мало ощущал тягость своих лет, что до сих пор играл с величайшим успехом Гамлета.
— Здравствуйте, Девриен, — сказал король, останавливаясь.
Собеседники замолчали, и Девриен бросился к королю.
— Как вы поживаете? — поинтересовался Георг V. — Бодры и свежи, как всегда? Девриен образец для всех нас, — обратился король к князю Сольмсу, — он нашел секрет вечной юности.
— Ваше Величество, — отвечал Девриен, — у этой вечной юности, которую вы мне всемилостивейше приписываете, тоже есть свои кулисы, и я, к сожалению, не всегда стою перед рампой — подагра часто суфлирует мне фальшиво! Я пришел просить приказаний Вашего Величества насчет следующего чтения, но, кажется, не вовремя?
— Я сегодня занят, любезный Девриен, — сказал король, — завтра тоже. Зайдите послезавтра.
— Слушаю, Ваше Величество.
И, приветливо кивнув головой, король вышел из дворца.
— Куда мы пойдем? — спросил князь Карл.
— К мавзолею, — отвечал король.
Об руку с братом он твердым и быстрым шагом прошел через дворцовый двор.
Девриен проводил короля глазами, затем снова обратился к графу Веделю.
— Не нравится мне, — сказал он, хмуря брови, — что наш государь идет об руку с этим австрияком. Избави бог, чтоб это было дурное предзнаменование!
— Вы неисправимы, — улыбнулся граф Ведель, — опять политика, опять вы даете волю своей ненависти к Австрии? Вся Германия становится на сторону императора — неужели король должен жертвовать собой ради Пруссии?