Ангелы и насекомые - читать онлайн книгу. Автор: Антония Байетт cтр.№ 74

Софи, обхватив себя руками, тихонько – словно лилия на стебельке, как змея перед заклинателем – раскачивалась взад и вперед. А волосы в такт ее движениям то приподнимались, то падали на плечи. Она читала негромко, чисто и выразительно. Она читала и видела искры душ и перышко луны; она чувствовала, как, кружась, покидает тело; она словно прильнула к окуляру гигантского калейдоскопа, внутри которого среди вертящихся пушистых хлопьев, снежных кристаллов, целых миров кружится и крошечная блестка ее лица. Издалека она услышала свой голос:

То были строки из другой поэмы. Читая их, она вся окоченела. Чтобы согреться, она крепче обняла себя; холодная грудь легла на холодный выступ рук, мизинцы впились в ребра. Она была уверена, почти полностью уверена, что сквозь шорох голубиных перьев за спиной слышит чье-то дыхание. Стихи шелестели на разные голоса. Боль холодной сосулькой пронзила ей грудь. Внезапно по стеклу сильно, с короткими перерывами, начал барабанить град, а может, дождь, словно кто-то швырял в окно пригоршни семян. Воздух в комнате вдруг потяжелел, пустота сделалась весомой: так бывает, когда стучишься в чью-то дверь и еще до того, как раздадутся на лестнице шаги, а в прихожей шорох и позвякивание, уже точно знаешь – дома кто-то есть. Она не должна была оборачиваться и, чтобы отвлечься, стала нараспев читать роскошные строки «Кануна святой Агнессы» ^[97]:

Кто-то вздохнул у нее за спиной, втянув воздух в легкие. Софи неуверенно заговорила:

– Мне кажется, ты здесь. Не мог бы ты показаться?

– Понравится ли тебе мой облик? – послышалось в ответ или, быть может, прозвучало в ее голове.

– Это ты?

– Тебе может быть неприятен мой облик.

– Мне не свойственны ни пристрастность, ни предубеждение, – услышала она свой ответ.

Она взяла свечу и поднесла ее к зеркалу – суеверное чувство, что она не должна оглядываться, чувство, знакомое и Маделине ^[98], и госпоже острова Шалот ^[99], все еще владело ею. Пламя свечи то рассеивало мрак в глубине зеркала, то он вновь сгущался. Ей почудилось там какое-то движение.

– Но мы не всегда можем побороть свои чувства. – Теперь он говорил гораздо более отчетливо.

– Прошу, – прошептала она зеркалу.

Она почувствовала, что он подходит к ней, все ближе и ближе. Хриплый голос заговорил насмешливо словами поэмы:

Ее рука дрожала, лик за ее спиной то бугрился, то разглаживался, менял черты и выражение. Лицо не было бледным – на нем вздувались багровые вены; синие глаза смотрели не мигая, тонкие губы над нежным подбородком были сухи и потрескались. Вдруг ее обдал сильный запах, но то не был аромат розы или фиалки, то был дух прели, разложения.

– Теперь ты видишь? – проговорил он тихо и хрипло. – Я мертвец.

Софи Шики набрала в грудь воздуха и повернулась. Она увидела свою белую кроватку, голубей на чугунном изголовье, заметила, что на подоконнике примостился ало-синий попугай, она увидела темное оконное стекло и – его. С отчаянным упорством он старался удержать свое непрочное тело в границах очертаний, не дать себе расплыться.

Она сразу же поняла, что он тот, кого она ждала. Не потому, что знала его в лицо, но потому, что его описывали именно так: эти кудри, эти узкие губы и шишка на лбу. На нем была старомодная рубашка с высоким воротником: этот фасон устарел, когда ее мать была еще девочкой, – и брюки, запачканные землей. Он стоял перед нею, мрачный, и дрожал, но дрожал нечеловеческой дрожью: его тело раздувалось и съеживалось, словно его сначала накачивали воздухом, потом воздух выпускали. Софи подошла ближе, вгляделась. На его бровях и ресницах засохла земля. Он повторил:

– Я мертвец.

Он побрел прочь – так ходит человек, только что вставший на ноги после продолжительной болезни, – и присел на подоконник, спугнув стайку белых голубей. Птицы вспорхнули и уселись под занавеской. Софи вновь приблизилась и пристально посмотрела на него. Он был совсем юным. Те, кто любил его, кто ждал и чаял повидаться с ним, считали его мудрым божеством, а на самом деле он был даже моложе ее. Казалось, его новый жребий отнял у него все силы. В Новоиерусалимской Церкви ей рассказывали, что Сведенборгу приходилось встречать недавно умерших; они не желали верить в свою смерть и с любопытством и негодованием взирали на собственные похороны. Причина их беспокойства в том, учил Сведенборг, что в иной мир с ними возносятся мысли и чувства, принадлежавшие земному миру. Пройдет время, и они обретут свое истинное Я, найдут среди духов и ангелов своих истинных супругов, свою половину. Но сначала они должны осознать свою смерть и примириться с ней.

Она спросила:

– Как ты? Как ты себя чувствуешь?

– Как видишь. Меня угнетают немощь и смятение.

– Люди оплакивают тебя, скорбят по тебе. Больше, чем по кому бы то ни было.

Багровое лицо исказилось от муки, и Софи Шики нутром почувствовала, что его терзает людская скорбь. Она угнетает, душит его, тянет назад. Отвыкшим от человеческой речи, тяжелым языком он проговорил: