Ангелы и насекомые - читать онлайн книгу. Автор: Антония Байетт cтр.№ 62

– Какая мерзкая птица! – заговорил мистер Хок. – По-моему, ее присутствие на сеансе совершенно неуместно, миссис Папагай. Я говорил об этом миссис Джесси, но она не соблаговолила прислушаться. И собачонка тоже неприятная – говоря без обиняков, миссис Папагай, она дурно пахнет. Но эта птица, мне иногда кажется, одержима злым духом.

– Когда я вижу ее, мистер Хок, то непременно вспоминаю «Ворона» Эдгара По:

– Трудно решить, – заметил мистер Хок, – задумал ли поэт это стихотворение как мрачную шутку, или эти строки порождены неподдельным чувством утраты, тоской по умершему близкому человеку: легкость и стремительность рифмы не гармонируют с тоскливым и зловещим фоном.

– Зато оно легко запоминается, – проговорила миссис Папагай, – и когда укладывается в памяти, его уже невозможно забыть.

Свободной рукой она плотнее обмотала шарф вокруг шеи и начала читать наобум:

– Очень живое стихотворение, – заметил мистер Хок. – Оно описывает неизбывное горе, а вы, миссис Папагай, при вашем ремесле и с вашим даром, видите его, должно быть, предостаточно. Меня поразило, сколь близко сегодняшнее послание коснулось миссис Джесси: «Потому что ты оставил первую любовь твою». Повторный брак часто бывает невозможен, тонкость ситуации в том, что, как мы знаем, супруг и за могильной чертой остается неделимой частью супружеского союза – хоть и становится призраком. Поэтому повторный брак нежелателен. Что вы об этом думаете, миссис Папагай?

– В Индии, – отвечала миссис Папагай, – вдова ложится на погребальный костер рядом со своим господином и добровольно принимает смерть через сожжение. Мне трудно такое представить, но обычай этот соблюдается и по сей день; говорят, самосожжение там довольно распространено.

Она пыталась представить, как женщина в длинных шелковых одеждах с радостью ступает на гору благовонных дров и заключает в объятия мертвое умащенное тело. Вообразила языки пламени. И без труда представила себе отчаянное, невольное сопротивление женщин, юность которых восставала против смерти, представила смуглые руки и суровые лица тех, кто обуздывал, связывал, принуждал идти на костер непокорных.

– Ну а с точки зрения христианина, – настаивал мистер Хок, – хорошо или дурно поступила миссис Джесси?

– Миссис Джесси была всего лишь помолвлена, – отвечала неуверенно миссис Папагай. – Они не были в браке.

– А я хочу сказать следующее, – отозвался мистер Хок. – Сведенборг, как вы знаете, учит, что истинная супружеская любовь приходит к человеку лишь однажды и у нашей души может быть лишь один супруг, единственная половина, которая ей идеально подходит. Ангел соединяет половинки в целое, и так рождается супружеская любовь. Ибо небесное Супружество (а Небо и есть Супружество, Супружество Богочеловека и в Богочеловеке) сочетает истину с добром, сочувствие с волей, мысль с нежностью, так как истина, сочувствие и мысль считаются мужскими началами, а доброта, воля и нежность – женскими.

Потому-то супругам даются на Небе имена не двух ангелов, но имя одного ангела – такой смысл, учит Сведенборг, вкладывал Господь в свои слова: «…не читали ли вы, что Сотворивший в начале мужчину и женщину сотворил их? И сказал: посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одной плотью, так-что они уже не двое, но одна плоть. Итак, что Бог сочетал, того человек да не разлучает» ^[81].

– Прекрасно и очень верно, – заметила неопределенно миссис Папагай. Ее воображение не могло ухватиться за доброту, волю, истину и сочувствие: то были холодные, бесплотные слова, похожие на одинаковые монетки, которые по воскресеньям бросают – звяк, звяк – в блюдце на нужды благотворительности. Зато она хорошо представляла себе «одну плоть» («Чудище о двух спинах», – смеялся Артуро) и то восхитительное ощущение, когда все тело – от груди до самого ключа в замке, соединяющего двоих, – словно тает, растворяется от тепла.

Свободной рукой мистер Хок потрепал ее по руке, что лежала скромно на сгибе его локтя.

– Сведенборг, – продолжал он, – живописует небесное блаженство супругов самыми яркими, самыми радужными красками. Он рассказывает, что на внутреннем Небе супружеская любовь, она же невинность, предстает взгляду во множестве великолепных обличий: это может быть прекрасная дева в сияющем облаке или эфирный шар, сверкающий, как бриллиант, огненно-искристый, словно усыпанный рубинами или карбункулами. Ангелы, миссис Папагай, облечены в одежды, соответствующие их природе, поскольку на Небе все находится в соответствии. Самые мудрые ангелы носят одежды огненные или блистающие ярким светом, тогда как на менее мудрых одежды снежно-белые или матовые, без особого блеска, а у еще менее разумных ангелов одежды разных других цветов. Но ангелы внутреннего Неба наги.

Мистер Хок, немного запыхавшись, выдержал эффектную паузу и потрепал затянутую в перчатку руку миссис Папагай, лежавшую на его руке. Миссис Папагай задумалась над словом «карбункулы»: карбункул, когда она читала или слушала о великолепии небесном, неизменно представлялся ей в земном, плотском смысле – как твердая болезненная припухлость на ступне, носу или ягодице. «Выходит, и у Богочеловека, – посмеивалось в ней что-то неукротимое, что-то от Артуро, – выходит, и у Него бывают прыщи!»

– Сведенборг, – продолжал мистер Хок важно, – первый из основателей религий определил радостям любви главное место на Небесах – то же, что они занимают во многих земных сердцах. Он первый постиг и поведал нам, что любовь земная и любовь Небесная в их высшем проявлении суть истинно одна Любовь. Его истолкование нашей природы и нашего истинного долга благородно и пугает смелостью суждения, вы не находите?

– Лучше вступить в брак, нежели разжигаться, – ответила миссис Папагай задумчиво словами угрюмого предписания женоненавистника святого Павла ^[82], но миссис Папагай размышляла сейчас о собственных желаниях ума и тела. Она чувствовала, что, шагая с ней рядом, мистер Хок «разжигается», хотя и не подает виду.

– Давайте поговорим о вас, миссис Папагай. Как бы вы отнеслись к повторному браку? Не сочтите мой вопрос дерзким. По-моему, он вполне пристоен. Я спрашиваю об этом, потому что пекусь, очень пекусь о благоденствии вашей натуры, к которой тянется моя натура, ваша тончайшая чувствительность должна была вам об этом поведать.