От Русско-турецкой до Мировой войны. Воспоминания о службе. 1868-1918 - читать онлайн книгу. Автор: Эдуард Экк cтр.№ 61

– Нет, пока аппарат молчит, я свободна, – спросила, знаю ли я сколько-нибудь Забайкалье, и когда я ответил, что впервые проезжаю по этой дороге и никогда раньше не был в Сибири, рассказала, какой это великолепный край. Хотя зимой морозы доходят до 30 градусов, но мягкость воздуха, постоянное солнце делают так, что морозы легко переносятся, а лето прямо великолепное, полевые цветы до дикого гелиотропа включительно, только без запаха. Про богатство же края минералами, целебными источниками и говорить нечего.

Помня эпизод с извозчиком, я не спросил ее, как она попала в Курган. Но она сама рассказала, что ее родители живут в Красноярске, она вот уже два года служит здесь на телеграфе, и так как хорошо знает языки, то получает 120 рублей в месяц и квартиру. На вопрос, как ей живется с сослуживцами, она ответила – вполне хорошо, все к ней очень внимательны и даже заботливы. На этом мы с ней расстались. Осталось чувство, будто на часок попал в родную среду.

От станции Иннокентьевской (Иркутск) дорога идет долиною реки Ангары и ее притока Хилока до самого озера Байкала. Поражает не только красота местности, но и красота воды. Обе реки текут по каменистому грунту, вода прозрачная, как горный хрусталь, такая холодная, что даже в июле температура воды доходит лишь до +8 °R.

Само озеро Байкал поражает своей мрачной красотой, но вода так чиста и прозрачна, что малейшие предметы на дне озера ясно видны на глубине несколько сажень. Круго-Байкальская дорога еще не была построена, и мы совершили переправу на пароме «Байкал», который принимал на себя груженые вагоны прямо с пути. Лошадей впервые, по указанию заведующего передвижением войск, поставили и на верхнюю палубу. Несмотря на конец июля, погода выдалась бурная, и переезд вышел очень трудный, настолько, что мы всю ночь провели на палубе, чтобы не возникло какого-нибудь переполоха.

На станции Нижнеудинск ко мне подошел начальник станции с вопросом:

– Вы генерал Экк?

– Да.

– Вам телеграмма.

Я думал, какое-нибудь распоряжение, не торопясь вскрыл. Но, взглянув на нее и увидав, что телеграмма извещала о рождении государя наследника цесаревича, я приказал тотчас же построить эшелон, прочел всем радостную весть, поздравил всех и приказал при помощи буфетчика устроить людям какое только возможно угощение. Просил всех офицеров к столу, а сам прошел на телеграф и передал вперед по пути командиру Черноярского полка: «Ввиду дарованной Провидением великой радости и счастья всем на Руси рождением наследника цесаревича, всех виновных простить, восстановить всех в прежних званиях». Восстановленный в звании фельдфебель доблестно заявил себя в первых же боях, был награжден Георгиевским крестом IV степени, в дальнейшем III и II. За Мукденские бои произведен в зауряд-прапорщики, то есть в офицеры. Вспомнив про его жену, написал ей письмо, поздравил ее и рассказал, как ее муж доблестно загладил свою вину. Простил и Зайцева.

Буфетчики, два грузина, сделали все, что могли, и люди получили в дополнение к своему обеду, который у нас варился в пути в походных кухнях, приспособленных на платформах, и мясо, и птицу, и баранину, которые делили между собою по взаимному соглашению, каждый что-нибудь да получил.

Когда мы кончили обедать, я подозвал Фому и послал его в буфет поесть, а главное – узнать мне, кто эти буфетчики, из которых один был настоящий господин; каким путем они сюда попали? Фома доложил, что они оба сосланные на поселение, тот, который обратил на себя мое внимание, принадлежал к старой дворянской семье, был сослан на 10 лет за то, что слишком шибко жил в Одессе. Что-нибудь да не так, за бурную жизнь навсегда не ссылают в места отдаленные. Да, правда, что при этом он раз в азарте спора убил кинжалом спорившего с ним. Другой, простой человек, не сказал, за что был сослан. Теперь оба хорошо живут и дела идут бойко.

Вообще, меня удивило, как много в Восточной Сибири поселилось грузин и имеретин. Например, в Харбине почти все гостиницы и рестораны были в их руках. И тамошний климат они хорошо переносили.

В Харбине нам была назначена дневка, но мы настолько опоздали, что пробыли всего несколько часов. Все же я успел проехать к своему товарищу по академии генерал-майору Надарову, ^[144] командовавшему войсками в тылу, и у него узнал все новости с фронта. В то время начались бои под Ляояном, ^[145] бои упорные, в которых мы постепенно переходили к обороне, и хотя медленно, но все же шаг за шагом отступали. С Надаровым, с которым мы в течение всего времени пребывания в академии ежедневно играли четверную партию в шахматы, с выпуска, с осени 1877 года, встретились впервые, не видавшись свыше 26 лет. Обрадовались друг другу и пробеседовали часа три. В Харбине жил еще один мой товарищ, с которым мы жили в Петербурге на одной квартире и на всех съемках в одной избе, также участник нашей партии. Но он был в отъезде, и мы с ним так и не свиделись. Из всей беседы с Надаровым вполне выяснилось, что война затягивается, принимает крайне упорный характер, причем японцы напрягают все силы, чтобы одержать верх и добиться для себя утверждения на материке.

В тот же день мы тронулись дальше, имея конечной целью станцию Шахе-Южная. На станции Мукден мы впервые вошли в сферу боевых действий. Тут съехались несколько эшелонов. На вокзале сидели, ходили, выходили массы офицеров. Приезжавших с юга тотчас же обступали, расспрашивали про бои, про настроение в армии, про Куропаткина. Эшелон беспрепятственно проследовал к станции Шахе-Южная. Нас поставили на запасной путь, и тут ожидали первые сюрпризы.

Оказалась, что по приказанию командующего армией, 281-й Дрисский полк был высажен в пути и двинут на запад к городу Симентину, где и вошел в состав отряда ^[146] генерал-майора Коссаговского. ^[147] 283-й Бугульминский полк был также высажен ночью и двинут прямо в бой в поддержку 3-му Восточно-Сибирскому корпусу, ^[148] и не могли точно сказать, где сейчас находится. 282-й Черноярский – высадился тут несколько дней тому назад и стоял биваком близ соседней деревни Ламаюань. 284-й Чембарский полк и 28-я артиллерийская бригада находились в пути, причем последняя начала высаживаться лишь с вечера следующего дня.