Погружение разрешаю - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Федоров cтр.№ 4

Между тем мы вышли на глубину 90 метров. Стало светлеть. Слабый солнечный свет пробивался сквозь толщу воды, окрашивая подводный пейзаж в синеватые тона. На коричневатом иле будто лежала тонкая синяя вуаль. Всюду на дне были загадочные ямы, о которых я не знал, что и думать. Вдруг на ровном участке дна что-то вздрогнуло. Я направил туда подводный аппарат. Ил зашевелился, и со дна поднялась, словно огромная птица, камбала-калкан. Тяжело взмахивая плавниками, рыба поплыла, почти прижимаясь к грунту. Очевидно, камбала лежала, зарывшись в грунт, и подводный аппарат спугнул ее. Я проводил рыбу взглядом, а потом посмотрел на то место, где она лежала. Это была яма! Точно такая же, как многие другие вокруг. Загадка, наконец, разрешилась: ямы в иле, похожие на слоновьи следы, оставались после того, как со дна всплывали камбалы. Судя по количеству ям, камбал в вершине подводного каньона было очень много. Почему они выбрали это место? Может быть, потому, что в каньоне они находили защиту от донных тралов? Вероятно, так оно и было. На ровном шельфе камбалы становились легкой добычей рыбаков, а в подводном каньоне они были недоступны. Подтверждением моей гипотезы был нетронутый тралами донный ландшафт. Анапский подводный каньон стал как бы естественным заповедником для камбалы-калкана, благодаря чему их популяция сохранилась, несмотря на интенсивный промысел.

Поднявшись из каньона на ровный шельф, мы вдруг почти столкнулись с акулой – катраном длиной около метра. Акула вела себя очень нервно, видимо от неожиданности. Она заходила то с одного борта подводного аппарата, то с другого, и стрелой проносилась мимо иллюминатора. Я наудачу сделал несколько снимков, не особенно рассчитывая на их резкость: уж очень быстро плавала акула.

Погружение порадовало меня результативностью. Я выяснил самое главное, что поручал мне начальник рейса: рыбы, как донные, так и придонные, не только не боятся пониженного содержания кислорода, но и вплотную подходят к границе смертоносной зоны, где господствует сероводород, и ведут себя при этом совершенно естественно – кормятся и отдыхают. Лишь появление шумного, излучающего яркий свет монстра – подводного аппарата, было способно внести беспокойство в их размеренную жизнь. И еще я выяснил: на какой именно глубине кончается жизнь в Черном море – 130 м. Зону с глубинами от 120 до 130 м можно назвать переходной, где еще могут встречаться отдельные экземпляры донных беспозвоночных (асцидии), и куда могут заплывать отдельные особи мерланга. Образно говоря, некоторые рыбки сунутся, понюхают – сероводород! И быстро возвращаются обратно, на глубины 110–120 м, где еще есть кислород. Феномен увеличения концентрации мерланга вблизи границы зоны сероводорода я объяснил тем, что сероводород тяжелее воды и на нем, как на подушке, скапливается оседающий сверху планктон, где и погибает. Таким образом, верхняя граница зоны сероводорода в Черном море – это своего рода скатерть-самобранка для придонных рыб, главным образом мерланга.

Замечу, что в классических книгах по океанологии (таких, как книга А. Д. Добровольского «Моря СССР») нижней границей жизни в Черном море (и, соответственно, верхней границей сероводородной зоны) считалась глубина 200 м. По моим непосредственным наблюдениям эта граница находится значительно выше, метров на 70–80. Из сопоставления прежних данных и подводных наблюдений может вытекать следующий вывод: либо прежние измерения были неточны, либо граница сероводородной зоны за 20–30 лет поднялась ближе к поверхности Черного моря. Зная, с какой тщательностью велись в нашей стране океанологические наблюдения и будучи лично знаком с профессором А. Д. Добровольским (он читал на географическом факультете МГУ, где я учился, курс океанологии), я больше склонен думать, что граница сероводородной зоны в Черном море постепенно поднимается вверх. Это тревожный сигнал, требующий самого пристального внимания ученых.

Испытания подводного аппарата «Тинро-2» в Черном море подходили к концу. Все подводные наблюдатели побывали в погружениях. Всем понравился маневренный и удобный в работе «Тинро-2». Мы постепенно осваивались в подводном мире, учились быстро и точно фиксировать все, что происходит в царстве Нептуна. Таинственный покров с этого царства стал понемногу спадать. Наблюдаемые явления после анализа и размышлений находили, как правило, естественное объяснение. Никаких сверхъестественных чудес мы под водой не нашли. На смену неопределенным ожиданиям «чуда» пришли вполне конкретные вопросы, решение которых требовало присутствие человека под водой. Мы ощущали радость открытия маленьких секретов подводного мира. Подводные романтики постепенно становились реалистами. Но от этого притягательная сила морских глубин нисколько не уменьшалась, а, наоборот, росла. После каждого погружения хотелось вновь идти под воду, ибо каждый спуск в глубину таил в себе что-то неожиданное.

Настал день последнего погружения. Желающих занять единственное место в носовом отсеке подводного аппарата было много. Особенно настойчиво просился под воду один из конструкторов комплекса измерительной аппаратуры «Поток», установленный на легком корпусе в носовой части «Тинро-2». Этот прибор был предназначен для измерения шести параметров морской воды, хотя реально ученым нужно всего лишь три: температура воды, соленость воды и содержание кислорода. Другие параметры, например, PH морской воды, содержание некоторых биогенных элементов, были не столь актуальными при проведении подводных исследований, потому что их можно было определить, взяв пробы морской воды батометром с борта судна. Но конструкторам хотелось создать максимально насыщенный различными датчиками измерительный комплекс, который получился очень сложным и неустойчиво работающим. Все предыдущие испытания показали нестабильную работу комплекса «Поток», из-за чего Аронов отказался подписывать акт приемки этого прибора. Вот конструкторы и хотели использовать последний шанс, чтобы отладить, наконец, свой прибор прямо под водой. Другими словами, они предложили считать последнее погружение «Тинро-2» в Черном море чисто техническим. Но начальник рейса смотрел на задачи рейса гораздо шире. Он понимал, что последнее погружение, которое было запланировано на глубину 400 м (максимальную для «Тинро-2»), давало возможность одному из нас своими глазами взглянуть на ландшафт материкового склона Черного моря, куда еще не проникал человек, увидеть, какие процессы там протекают.

«В погружение пойдет геолог, – сказал свое последнее слово Аронов, – пусть посмотрит на склон черноморской впадины своими глазами». Геологом в научной группе числился я. Так мне выпал уникальный случай увидеть своими глазами материковый склон Черного моря, до сих пор недоступный взору человека. Напомню, что происходило это летом 1974 года. С геологией вполне сочеталась и техническая задача, которую ставил перед собой капитан-наставник «Тинро-2» Михаил Игоревич Гирс. Он хотел проверить, выдержит ли корпус «Тинро-2» давление воды на предельной рабочей глубине – 400 метров. Без такой проверки дальнейшая эксплуатация подводного аппарата была бы невозможна. Среди гидронавтов Гирс был самым опытным. Он знал «Тинро-2» до последнего винтика, сам принимал участие в его проектировании. В значительной степени «Тинро-2» был его детищем. Именно поэтому самое ответственное погружение в рейсе было доверено ему.