Погружение разрешаю - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Федоров cтр.№ 31

Несмотря на недостаток пищи на больших глубинах, многие животные, которые нам встречались, обладали очень внушительными размерами. Я уже упоминал о трехметровой сельдяной акуле, заглянувшей в мой иллюминатор на глубине 700 м во время погружения на Китовом хребте. Весьма впечатляющими были антипатарии, напоминающие формой и размерами кусты акации, запечатленные Валерием Бадулиным на подводной горе Месяцева в Тихом океане.

Для склонов многих подводных гор характерны гигантские губки. Я впервые увидел их на склоне подводной горы Плейто в Атлантическом океане на глубине 1450 м. Формой и величиной они напоминали комья снега и бочки. Там были и одиночные «бочки» и ряды «бочонков», выстроившихся в шеренги. Больше всего губок наблюдалось на перегибах склона. Они стояли так тесно, что создавали сплошную ловчую сеть, через которую фильтровалась вода. После губкового фильтра вода выходила чистой, планктон и сестон (неживая органическая взвесь) оседали на внутренних полостях губок. Такие губки в изобилии населяют и другие подводные горы, где сильны придонные течения, несущие им пищу.

С той же целью – улавливать планктон и сестон – широко расставляют лучи морские лилии, раскидывают ветви горгонарии разных видов, антипатарии, гидрокораллы. Там, где планктона и сестона много, вырастают настоящие подводные «леса». «Деревья» этого «леса» достигают двух метров в высоту, а то и больше. Однажды на склоне банки Сая-де-Малья наш трал достал огромное «дерево» – черный коралл, высотой более 3 м. Ствол его был толщиной в руку. Его быстренько распилили на куски и поделили между членами экипажа. Если бы все эти куски были проданы на рынке, скажем, острова Маврикий, то вырученных денег хватило бы на новенький «мерседес». Такова цена на черный коралл на азиатских рынках.

Каждое крупное животное на дне океана служит убежищем для множества мелких животных. В полостях губок любят прятаться коротколучевые офиуры и мелкие креветки, на горгонариях нередко можно видеть морских ежей, называемых в просторечье «апельсинами», а по-научному – дермэхинусами (Dermechinus horridus). Среди ветвей антипатарий и гидрокораллов находят приют длиннолучевые офиуры, возле «корней» прячутся ракообразные: лангусты, галатеиды, креветки. Таким образом, каждый куст превращается в микрооазис. Причем, это свойственно не только подводным горам (талассобатиали), но и материковому склону, то есть настоящей батиали. Например, в Японском море часто встречается такая триада: большой валун – сидящая на нем морская лилия гелиометра – гребенчатая креветка, прячущаяся под сенью лилии. Есть и более простые комплексы – тандемы, например: ежевидная актиния – северная креветка (батиаль Охотского моря). Пока не было подводных аппаратов, ученые о таких микрокомплексах ничего не знали, ибо трал или драга, которые обычно используют морские биологи в своих экспедициях, приносят кучу всякого «зверья» вперемежку с илом и камнями.

Однажды на глубине 1200 метров я увидел… торшер. По крайней мере, нечто, очень напоминающее напольный светильник оригинальной формы. Его спираль была усеяна светящимися точками, излучавшими голубоватый свет. Снимок вышел не слишком удачным – не хватило мощности вспышки, но общий облик животного был виден. «Что бы это могло быть?» – подумал я, когда напечатал снимок. Так и не смог определить. Вот уже двадцать лет загадка живого «торшера» не дает мне покоя. В определителях такого животного нет. Максимум, что могу сказать: животное относится к типу кишечнополостных, в который входят и коралловые полипы. Скорее всего, «торшер» – это какая-то горгонария, но какого вида? Для меня это так и осталось загадкой.

То, что некоторым животным, которых мы встречаем в глубинах океана, не удается дать точное название, не удивительно. Рельеф подводных гор и хребтов очень сложен. Там много ущелий, обрывов, каверн и пещер, в которые не то, что трал забросить – заглянуть, находясь в подводном аппарате, не всегда удается. Я думаю, что талассобатиаль еще подарит будущим исследователям немало открытий в области морской биологии.

В 1985 году «Одиссей» был направлен из Севастополя на Дальний Восток. Судну предстоял длительный переход через Суэцкий канал, Индийский океан и моря восточной части Тихого океана. Попутно мы должны были собрать коллекцию образцов морской фауны для морского биологического музея ВНИРО, который только что начал создаваться.

После завершения работ в Индийском океане «Одиссей» зашел в Сингапур и, пополнив запасы пресной воды и продовольствия, направился на Дальний Восток, следуя вдоль восточных берегов Вьетнама и Китая, не заходя в территориальные воды этих государств. На переходе экипаж был занят обработкой и упаковкой образцов морской фауны, собранных на коралловых рифах архипелага Чагос. Осматривая образцы, мы выяснили, что всего собрано около семисот экземпляров различных морских организмов. Однако, несмотря на большое количество образцов, мы были не вполне удовлетворены качеством нашей коллекции: не хватало редких экземпляров.

– Набрали-то мы много, но все это, в общем, ширпотреб, – недовольно бурчал помощник капитана по науке Валерий Петров, просматривая список добытых образцов. – Нам нужен раритет. Понимаете? Хотя бы один ра-ри-тет!

Раритет – это нечто уникальное.

– Где ж его взять, этот раритет? – недоумевал наш лучший специалист по морским беспозвоночным Вадим Сумерин. – Мы весь Индийский океан облазили, не нашли никаких раритетов. Географический конус хоть и довольно редкая раковина, но раритетом её считать вряд можно.

– Не нашли в Индийском океане, будем искать в Тихом, – хитро сощурил глаза Петров.

– Не темни, Петрович, – оживился Миша Колесников, – выкладывай, что ты задумал?

Начальник рейса достал с полки толстый определитель моллюсков на английском языке, открыл страницу, заранее заложенную закладкой, и ткнул пальцем в крупную коническую раковину с узкой щелью на последнем завитке:

– Кто может перевести?

Я взял книгу и вслух прочитал: «Перотрохус хирасеи, семейство плевротомарии. Обитает на глубинах более 90 м к югу от Японских островов. Самый редкий вид семейства. Считались вымершими, пока один живой экземпляр не был найден в 1856 году. Всего к настоящему времени найдено не более дюжины экземпляров».

– Дюжина на весь мир?! – воскликнул Колесников. – Сколько же стоит такая раковина?

Начальник рейса обратил свой взор к потолку и сочно причмокнул губами:

– Ну как, игра стоит свеч?

И, не дожидаясь нашей реакции, добавил:

– Прошу ускорить обработку собранной коллекции, упаковать все экспонаты в ящики, чтобы потом не отвлекаться от новой цели. Идем на поиск плевротомарии. Этот моллюск – живое ископаемое!

«Одиссей» помчался к Малаккскому проливу.

Поиск начали с Южно-Китайского моря, с банки Маклсфилд. Глубина была приличной (28 м), цвет воды густо-синий с фиолетовым оттенком. Погрузившись на дно в акваланге, я увидел глубокие эрозионные борозды, промытые течениями, и много разбитых кораллов. Из живых кораллов здесь были только массивные поциллопоры с крепким известковым скелетом, мягкие кораллы сакрофитон да заросли черепашьей травы – талассии, среди которой изредка встречались мозговики, увенчанные «тарелкой» – мадрепоровым кораллом акропора симметрика. Возле одного из таких коралловых минисообществ я увидел очень красивую ярко-оранжевую с синими полосами рыбу – пигоплита, который вел себя очень спокойно и даже «согласился» позировать мне на фоне большой коралловой колонии. Раковинных моллюсков, сколько ни искали, не нашли. Весь облик донного ландшафта свидетельствовал о том, что время от времени здесь возникает очень сильное течение, возможно, связанное с прохождением тайфуна.