«Много забот вызывал вопрос о помещении для вел. кн. в Петербурге. Императрица-мать находила самым естественным, чтобы ее сын, командуя ее Кавалергардским полком, жил бы с нею, по примеру Гатчины, в Аничковом дворце, а великий князь желал занять казенную квартиру командира полка.
По поручению великого князя из-за границы, мне приходилось ездить в Царское Село к Государю, чтобы испросить личные указания Его Величества.
Государь сейчас же стал на сторону Михаила Александровича: “Конечно, ему естественнее жить в полку, – сказал он мне, – это лучше для службы и сближает с частью и офицерами. Я вполне понимаю Мишу… Когда я сам начал службу в войсках, я тоже сначала жил в Аничковом и на себе испытал, как это неудобно во многих отношениях. Я понимаю и мою матушку – ей, конечно, приятнее, чтобы Миша жил с нею. Но служба службой! Я еще поговорю с матушкой, и она, конечно, не будет ничего иметь против”.
В середине или конце февраля 1912 года Михаил Александрович, наконец, вернулся из-за границы.
Назначение командиром Кавалергардского полка, как я уже сказал, видимо было не “по душе” Михаилу Александровичу.
Он, как и его отец, ненавидел Петербург, где был расположен полк, и не легко привыкал к новой обстановке и новым людям, тем более что эти люди не должны были благоприятно относиться к обстоятельствам его тогдашней личной жизни.
Среда Кавалергардского полка – среда нашего “Большого Света” – хотя во многих случаях весьма снисходительная к своим, но и весьма способная настойчиво оттенять то, что именно ей не нравится.
Как очень чуткий человек, великий князь это чувствовал постоянно. В те часы, когда он находился один, я редко видел его не задумавшимся и не раздраженным, и это не делало ни его жизнь, ни его тогдашнюю службу привлекательными.
На новоселье к нам приехала обедать императрица-мать. На обеде великий князь пригласил также своих сестер, двух-трех старших офицеров полка и числившихся в Кавалергардском полку великих князей Николая Михайловича и Андрея Владимировича.
После обеда показывался кинематограф с картинами кавалерийской жизни Черниговского полка. Было все, в общем, скучно, напряженно и совсем не семейно, как я надеялся.
За время короткого командования великого князя приезжал как-то в полк для обеда и Государь, потом происходили в полковом манеже два или три раза известные в свете кавалергардские карусели, и этим все небольшие “события” ограничились.
Остальное время было наполнено обыденной службой. Крайне полезными помощниками великого князя по командованию полком были старший полковник князь Долгорукий, полк. Левшин и полковой адъютант барон Корф»
[88].
В л. – гв. Кирасирском Ее Императорского Величества полку, где ранее служил великий князь Михаил Александрович и ротмистр В.В. Вульферт, не могли забыть старой истории. Вскоре последовал инцидент, который переполнил чашу терпения Михаила Романова.
Старший полковник Кирасирского полка Эдуард Николаевич фон Шведер устроил закрытое собрание офицеров, своего рода суда чести, на котором оповестил об «ужасном происшествии» в полку. Выяснилось, что поручик Хан Эриванский, «находясь в Петербурге, позволил себе показаться в ложе театра в небольшой компании, среди которой находилась некая известная вам дама. Дама, которая в свое время своими поступками бросила тень на наш полк и которая, как всем хорошо известно, навлекла на полк неудовольствие нашего августейшего шефа – обожаемой нами императрицы. Казалось бы, – продолжал гневные обличения полковник, – этого уже самого по себе совершенно достаточно для того, чтобы офицеры раз и навсегда порвали всякие отношения с этой особой, очернившей полк». В поступке молодого поручика командир узрел покушение на «незыблемые устои» и сообщил, что Хану Эриванскому предложено в двадцать четыре часа подать рапорт об увольнении в запас. Все знали, о какой таинственной даме идет речь. Естественно, имя великого князя Михаила Александровича нигде официально не упоминалось, общение же с Натальей Сергеевной Вульферт становилось если и не преступлением, то, во всяком случае, явлением предосудительным. Она стала изгоем общества, с ней прекратили всякое общение даже те, кто и не входил в число «полковых дам».
Князь В.С. Трубецкой (1891–1937), служивший в 1912 г. в лейб-гвардии Кирасирском Е.И.В. полку, так описывал в воспоминаниях сложившуюся ситуацию и ходившие по Петербургу многочисленные слухи:
«Царь, в конце концов, смилостивился над своим младшим братом, и после двух лет изгнания великому князю было предложено принять в начале 1912 года Кавалергардский полк.
В то время я изредка навещал во дворце одну свою престарелую родственницу – Озерову, состоявшую при дворе старой императрицы. От нее мне пришлось слышать, будто, предлагая Михаилу Александровичу кавалергардов, старая императрица надеялась, что ее сын не потащит за собой супругу в столицу. В этом смысле великому князю был даже сделан прозрачный намек. Когда же Михаил Александрович вопреки надеждам матери все же заявился в столицу вдвоем с женой, министр Двора, старый граф Фредерикс, был уполномочен передать великому князю, чтобы он удовлетворился казенной командирской квартирой в Кавалергардском полку и чтобы во дворец на жительство не переезжал. Михаил Александрович отнесся к этому очень просто и без ропота занял скромную казенную квартиру в расположении полка.
Много горького пришлось пережить ему и в особенности его жене в Петербурге. Все общество по-прежнему отворачивалось от графини Брасовой. В угоду двору никто не хотел ни знать, ни принимать ее у себя. Особенно тяжело было Михаилу Александровичу отношение подчиненных ему кавалергардских офицеров: ни один из них не сделал визита его жене и никто из кавалергардов не кланялся ей – хотя бы как супруге полкового командира. Недаром кавалергарды считались в гвардии наиболее придворным полком, а их шефом состояла все та же царица Мария Федоровна.
Конечно, во всем этом романе, наделавшем столько шума, наш кирасирский полк был, в сущности, ни при чем. Однако несколько двусмысленное поведение генерала Бернова, а в особенности поручика В. (имеется в виду В.В. Вульферт. – В.Х.), не сумевшего или не захотевшего оградить свою жену от ухаживаний высокого лица, навлекло на себя неудовольствие Государыни – неудовольствие, распространившееся на весь наш полк.
Теперь уже при старом дворе никто не ласкал нас прозвищем “маленькие синие Ее Величества”. Наоборот, сморщенные придворные старушки теперь говорили о нас, покачивая седыми головами: “Вот какие они оказались, эти синие кирасиры и ихние дамы!”»
[89].
Наталия Сергеевна Брасова была умной, образованной женщиной и встречала с внешним холодным равнодушием оскорбительное отношение русских аристократов, враждебно настроенных к ней. Однако дома она не в силах была сдерживать негативных эмоций, что наносило душевную рану великому князю.