Наташка принялась меня тормошить и в итоге отправила в магазин.
– Иди, иди, развеешься. Купи хлеба и тортик. И кетчуп. И выпить. Тогда не будет вызывать подозрений твой вид. Девушка за опохмелом пришла. В девять вечера это вызовет уважение. Слушай, ты хоть причешись.
– Ай…
– Что, так и пойдешь в этих штанах?
– Ай…
– Да как это: «Ай»?! Иди переоденься, а то тебя арестуют за бродяжничество. И губы накрась. Хотя бы.
Спорить было лень. Я переодела штаны, причесалась, накрасила губы и пошла в магазин за тортиком и кетчупом.
На улице хорошо, тепло, просто вечер для свиданий… Так, об этом не думать. А куда бы мне пойти? Наташка говорила, в «Перекресток».
Шла я медленно, просто плелась нога за ногу, оказывается, соскучилась по свежему воздуху. Подошла к центральному входу «Глобал сити», увидела там толпу людей, решила, что нет, туда не хочу, зайду прямо в гастроном. Ну их, еще знакомых встречу. Хотя кого я могу в Москве встретить? У меня тут и знакомых-то нет. А нет, есть! Сергей. Я оглянулась по сторонам и… увидела Сергея. Сердце остановилось. Но потом мужик повернулся ко мне спиной, это оказался совсем даже и не он. Этот был с женой и ребенком. При виде чужого счастья я уже привычно захлюпала носом. «Ну и фиг с ним, с „Перекрестком",– решила я,– пойду в „Седьмой континент"».
Через полчаса после того, как я ушла из дома, мне позвонила Наташка.
– Где ты шляешься?
– В магазин иду.
– В какой?
– В «Седьмой континент». Я решила чуть-чуть прогуляться.
– Черт!..
– Ты чего?
– Ничего, это я не тебе. Это я обожглась. Иди давай, есть очень хочется.
Когда я вернулась, Наташка была явно не в духе. Ворчала, бурчала, с кем-то созванивалась, бурчала и ворчала в трубку. Наконец сказала:
– Ладно, утро вечера мудренее. Пошли спать.
– Не хочу.
– Надо. Поспишь, может, будешь выглядеть поприличнее.
* * *
На работе все тактично делали вид, что я вернулся из командировки, а не из загула. Но поблажек не делали – навалились скопом прямо от порога. Младшие редакторы, наученные горьким опытом, вцепились мертвой хваткой и не отстали, пока я не поснимал все вопросы и не позвонил всем нужным людям. Зам по производству обрушил на меня кипу неподписанных макетов, а художник – пачку неутвержденных обложек. Рабочий почтовый ящик был забит корреспонденцией, требующей немедленного реагирования. В самые неподходящие моменты возникал зам по маркетингу и сообщал, что 800-страничный фолиант по MathCAD почти продан и нужно срочно напрягать автора, чтобы он скорее сдал рукопись второго издания.
Я извивался, принимал решения, тут же задумывался и отменял их, давал обещания, которые не собирался выполнять, – словом, наверстывал упущенное. К концу дня я был настолько взвинчен, что на вопрос секретарши Людочки: «Сергей Федорович, а вам не нужен билет на завтра в „Сатирикон"?» бодро откликнулся:
– Конечно, займусь этим… э-э-э… в среду!
– Но билет на завтрашний вечер! – робко возразила Людочка.
Она работала у нас уже полгода, но меня почему-то побаивалась. Наверное, потому, что я обычно опаздывал и пролетал мимо нее с крайне озабоченным видом.
Я понял, что ляпнул что-то не то, и поправился:
– Я имею в виду послезавтра утром… То есть как на завтрашний?
– В «Сатирикон».– Испуганная секретарша говорила кратко. – Один билет. На завтра. Я сама хотела, но у меня ребенок заболел.
Я потряс головой, избавляясь от рабочего угара.
– Ага, – сказал я, – значит, есть билет в «Сатирикон» и ты мне его предлагаешь?
Людочка радостно замотала крашеной головой.
Идея мне понравилась. В театре я не был лет сто, а уж в одиночку – все двести. Это было знамение. По крайней мере, я так решил.
И это было не единственное знамение сегодня. Сначала я встретил почти у своего подъезда Маринку – одноклассницу, за которой ухаживал целый месяц в седьмом классе. Она сильно раздобрела, буксировала коляску с живым ребенком внутри и мне искренне обрадовалась. Как показали дальнейшие события, радость была небескорыстной: Маринка попросила помочь ей сходить в магазин. Это было кстати: за неделю я выел все свежие продукты и часть несвежих. Моя первая (или вторая?) любовь осталась такой же бестолковой, как и в седьмом классе, когда отвергла мои притязания из-за якобы малого моего роста. Всю дорогу Маринка выясняла по мобильнику, что именно нужно купить, и выяснила, что все уже куплено и можно никуда не ходить.
Во время нашего шоп-тура случилось еще одно знамение: я увидел Катю. Ту самую провинциалку, которая так эффектно побеседовала с Машкой. Правда, ее лицо мелькнуло где-то на периферии зрения, а Маринка тащила меня вперед с настойчивостью маневрового паровоза, так что полной уверенности в реальности видения не было.
Запасаясь провиантом, я упорно думал о Кате. Меня вдруг заинтересовало, что с ней, как она поживает и не обижается ли на меня. За что? Глупый вопрос. Женщины обижаются не по конкретной причине, а по необъяснимой особенности своей натуры.
Дома я ломанулся к компьютеру, даже не выгрузив продукты. Проверил почту, попутно удаляя всякую лабуду. Письма от Кати не было. Тогда я написал сам. Кратко, не вызывающе, вполне доброжелательно.
Потом немного походил по кухне, распихал еду по шкафам и в холодильник, и представил, что в углу за столом сидит Катя, поглощает йогурт (люблю женщин, которые хорошо питаются) и рассказывает, что у нее там как было сегодня на работе…
М-да… Вот до чего доводит длительное воздержание. Жениться вам пора, барин.
Поскольку комп еще гудел, я отработанным движением загрузил «Лабиринт» и перечитал вчерашний кусок.
И он мне не понравился. Какой-то вымученный, сплошной сюжет, никакой литературы. Бесконечные отблески пламени, которые пляшут на суровых лицах и неистовая борьба Добра со Злом. Даже не Добра со Злом, а Добра и Зла – со всем, что шевелится.
Я вздохнул и прибег к испытанному способу: открыл новый файл и стал строчить, не слишком задумываясь над текстом:
Ползучая контрреволюция прокралась на Хутора тишком. Она неслышно просочилась на наши чистенькие улочки вместе с обозом Мародеров из города…
Обычно такое сочинительство отвлекало меня на полчаса-час, после чего можно было снова возвращаться к героическому побоищу магов, эльфов и земных стихий. Однако на сей раз я увлекся не на шутку: меня утянул простой, неспешный мир, в котором хуторяне пахали, запрягая в соху антигравы, а товары выменивали у говорливых Мародеров из неблизкого Города…
Очнулся я оттого, что за окном светало. На работу нужно было идти обязательно. И еще в театр.