Владыка ледяного сада. В сердце тьмы - читать онлайн книгу. Автор: Ярослав Гжендович cтр.№ 69

Чудесно. Я ведь Носитель Судьбы. Отец хотел, чтобы я отправился в миражи Нахель Зима и повстречал свою судьбу. Ладно. По мне, это означало судьбу высохшего трупа, что лежит в песках и камнях добычей стервятников и шакалов. Пусть так и будет, если мой народ получит от этого пользу.

За моей спиной небо окрасилось в кармин и пурпур, а передо мной над далекими горами вставали сумерки, сине-фиолетовые, как волосы Айины. Я сидел так, когда на меня вдруг пала длинная, последняя на сегодня тень.

Она стояла с корзиной в руках, на фоне западного пожара была лишь стройным черным силуэтом, но я все равно ее узнал.

– Вот ведь, они могли прислать и кого-то другого, – бросил я устало. – Ты пришла меня убить, потому что я дотронулся до твоего кланового ножа?

Она поставила корзину на землю, уперла ладони в бедра, склонила голову и замерла в молчании.

– Мое поведение непростительно, – ответила она быстро и очень невнятно. Добавила еще нечто, что могло звучать как кодай масса, тохимон, хотя и необязательно.

– Я не расслышал, – сказал я безжалостно.

– Никто никогда еще не ругал меня так, как преподобный Мрак. Я была унижена. Я получила приказ принести тебе ужин и вежливые извинения. Ты наплевал мне в лицо. Отобрал нож при всех – и продолжаешь жить. Я опозорила клан Рыбы. Но если бы я выполнила приказ и принесла тебе твою проклятую еду, ты не принялся бы шляться по лагерю, благородный тохимон, не подверг бы опасности жизнь своего товарища и свою прекрасную миссию. Поэтому я нижайше молю о прощении. Я вела себя непростительно. Кодай масса, тохимон.

– Даже твои извинения нахальны, – процедил я. – Пару раз в жизни у меня просили прощения. Это сделал даже Мрак. Я умею отличить раскаяние от нахальства и гордыни. Когда делают ошибку, признаться в этом – не позор, не унижение. Это доказательство мудрости и отваги. Может, когда-нибудь ты это поймешь, но мне до такого нет дела. Пусть об этом переживает Мрак или кто-то, кто в миг помутнения рассудка решит с тобой жить. Мне все равно вскоре придется уйти, и я не думаю, чтобы мне удалось прожить долго. И кончай с этими поклонами, потому что это смешно.

Она выпрямилась, потом встала на колени и откинула крышку корзины.

– Я не амитрайка. Я свободный человек. Я умею выполнять приказы, но умею и думать. Я полагала, что кирененцам можно думать. У всякого своя Дорога Вверх, которую он сам и одолевает, нет?

– Верно. Только нынче – война. Во время войны кто-то должен командовать. Приходят приказы, которые необходимо исполнять, даже если они кажутся глупыми. Командир и половины не может объяснить копейщику, отчего сейчас строй «клином», а через минуту – «бычьи рога». Он отдает приказ. Мне и самому приходится выполнять такие, хоть я и не понимаю, зачем. Это агиру. Я согласился, потому что свободен. Но если я согласился, то стал послушен. Оставь эти миски, тебе нет нужды сидеть рядом со мной. Я умею есть сам.

– Я должна, – заявила она мрачно. – Мрак не только приказал извиниться перед тобой, но и прислуживать тебе во время ужина, как служанке.

– Милосердия… – вздохнул я. – Я освобождаю тебя от этого приказа.

– Не можешь. Это мое агиру. Лишь Мрак может меня от него освободить.

Я уселся на ровной скале и смотрел, как она вытаскивает из корзины кусок чистой циновки, жестяные миски, вложенные одна в другую, ложки и щипчики.

Положила еду. Мясо, овощи, острый соус. Хишмиш. Тот был ароматным, но жег, словно пламя. Говорили, он позволяет избежать отравления, даже если мясо испорчено. Военная еда. Дурра, немного хлеба, длинный лук, чтобы не гнили десны.

Она вынула тыкву и налила мне пальмового вина.

– Положи и себе, – сказал я. – Тут хватит на двоих. Я сейчас немного ем.

– Я должна прислуживать, а не сопровождать, – упрямо ответила она.

Я пожал плечами.

– Не хватит посуды, – отозвалась она через какое-то время.

– Есть пустая миска для каши, – отметил я. – В корзине есть еще одна ложка. Вино мы можем пить из одной чары.

– Да, конечно! Это было бы словно поцелуй. Что ты себе воображаешь?

– Я же говорил: сейчас война. А война жестока.

Становилось темно. На террасе чуть ниже друг за другом зажигались небольшие костерки, мигающие во тьме, как рассыпанные рубины.

Вода вздохнула, закатила глаза, но положила себе дурры и приправ в другую миску. Мы молчали.

– Что значит, что ты – Носитель Судьбы?

– Это значит, что мне придется пойти, куда мне прикажут, хотя я не вижу в том особого смысла. Потому что Ведающие полагали, что это может принести добро всем нам. И все. Но не спрашивай, что это значит на самом деле. Для меня – ничего. Якобы есть линии происшествий, которые соединяют людей, вещи и места.

– Это просто судьба, – ответила она. – У каждого своя судьба. Своя Дорога Вверх. Вот только все зависит от того, что ты выбираешь в данный момент жизни. Можно идти многими тропинками. Твоя судьба будет иной в зависимости от того, попытаешься ты меня сейчас поцеловать, прыгнешь в пропасть, выльешь себе соус на голову или спокойно доешь ужин. Но можешь выбрать не слишком многое. Потому что не сумеешь здесь ни утонуть, ни отсюда улететь. Поэтому у всякого много судеб. Ведающие, должно быть, проведали, что есть такая версия твоей судьбы, что повлияет на нас всех. Обычно Вверх несут свою собственную. Но ты – другой. Заметно, как ты тащишь на плечах тропу жизни тысяч кирененцев, хотя и не знаешь об этом. Именно потому ты – Носитель Судьбы.

– Мне от этого куда как легче, – проворчал я. – Прошу, зажги лампу.

Она высекла огонь, и вскоре малый огонек окрасил ее лицо золотым блеском. Большие продолговатые глаза, плоский нос и полные, красивой формы губы – казалось, чуть великоваты для такого небольшого лица. Недлинные темно-фиолетовые волосы, завязанные сзади в небольшой хвост, почти исчезли во тьме ночи.

– Было бы лучше, скажи Ведающие, чего они от меня хотят. Будь мне известно, что я должен сделать, – я бы просто сделал это. А так они указали мне некое направление – и все. И откуда мне знать, какой выбор верный? Ты сама сказала, что у всякого – вдоволь судеб. И как нам отправиться к тому, что хорошо для кирененцев? Как мне это узнать? Понимание, что от этого зависит будущее всех, мне совсем не помогает. Мне что, прыгнуть в пропасть? Или поцеловать тебя?

– Ну, тут так на так и выйдет, – рассмеялась она. – Уж лучше вылей себе хишмиш на голову. Что ты делал до переворота?

– Был придворным в императорском дворце, – ответил я уклончиво. – Это было так давно, что, кажется, прошли годы. А ты что делала?

Она надолго замолчала.

– У нас был красивый клановый дом среди озер и скал. Семья наша разводила лошадей. Вечерами я играла на синтаре, а всю жизнь провела в конюшне. Мы жили как в Киренене. Была у нас мебель, картины, старые песни и свитки. Всякий занимался своим ремеслом. Мой отец, мать, мои братья. Дядя был кузнецом, мать – ткачихой, отец – бондарем, один брат – рыбаком, а второй учил вольтижировке. В нашем стиле, не по-амитрайски. А какое ремесло знал ты?