– Какая разница? Плевать мне на героические речи. Мне не нужны герои.
– Ты должен уважать мать! – рявкает она.
– Вот как? – Он невесело смеется. – Правда? Что ж, вот тебе свежий выпуск голоновостей: мне незачем тебя уважать. Я больше не маленький мальчик. Я вырос.
– Ты все еще мальчик. Тебе четырнадцать…
– Пятнадцать.
Норра вздрагивает.
– Я сам по себе. У других были родители, но не у меня. Моя мамочка сбежала из гнездышка. Я месяцами ничего о тебе не слышал. Мне нужно было как-то жить, что я и делаю. Я бизнесмен и должен защищать свой бизнес. Ты сделала свой выбор. Между мной и Галактикой ты выбрала Галактику, так что не делай вид, будто теперь я для тебя что-то значу.
– Неправда. Теммин, во имя всех звезд, ты многое для меня значишь. Я пришла, чтобы забрать тебя с собой. Меня ждет контрабандист, который увезет нас с планеты, и…
На ее поясе, начиная вибрировать, оживает коммуникатор.
Экстренный вызов. На частоте Новой Республики.
Раздается хорошо знакомый ей голос:
– Говорит капитан Ведж Антиллес, Новая Республика. Повторяю: говорит Ведж Антиллес, Новая Республика. Я в ловушке на звездном разрушителе «Бдительный» на орбите Акивы, и…
Выстрел из бластера. Ведж вскрикивает от боли.
Связь обрывается.
Норра холодеет.
Она пытается понять, что это значит. Капитан Антиллес здесь? На одном из имперских разрушителей? Случилось и впрямь что-то серьезное. И внезапно она оказалась в самой гуще событий. Опять.
– Вот оно, – бросает Теммин.
– Что? – переспрашивает Норра.
– Выражение лица, когда ты готова в очередной раз меня разочаровать.
– Теммин, прошу тебя. Это очень важно.
– Да уж знаю. Сразу заметно, когда для тебя что-то важно, ты тотчас же срываешься с места, бросая на произвол судьбы нас, ничего не значащих неудачников.
С этими словами он ныряет в боковой проход. Норра устремляется следом, но ее сын дергает за рычаг с другой стороны…
Между ними с грохотом захлопывается дверь.
Интерлюдия. Салукемай
Семейный ужин в доме Таффралов. Во главе стола – патриарх семьи, Глен. Слева от него – Уэбб, старший из двух братьев, широкоплечий, с округлым животиком и коротко подстриженными, как у отца, волосами. Справа – младший, Дэв, чуть ниже ростом, худощавый и растрепанный.
Все молчат, но тишину нарушают громкий скрежет ножей по тарелкам, стук ложки о миску, скрип ножек стульев о деревянный пол старого фермерского дома. Снаружи в стеблях свистит ветер и доносятся крики летящих на восток птиц.
– Передай бобы, – подает голос Дэв. Уэбб бросает на него взгляд. – Пожалуйста.
Уэбб берет тарелку и уже начинает протягивать ее, как замирает и тут же ставит обратно. Челюсти его двигаются туда-сюда, перемалывая на зубах семечки.
– Поверить не могу, что ты вернулся, – бросает Уэбб, словно выплевывая слова. – Ты, немытый любитель поцеловать гуаламью задницу.
– Что, не можешь прямо сказать, как ты ко мне относишься? – фыркает Дэв.
Глен молчит, словно бесстрастный судья, глядя на них через стол.
– Что ж, скажу. Получай. Уйдя из дома и связавшись с повстанцами, этими проклятыми террористами, ты предал семью. Как будто они какие-то борцы за свободу, а не… а не преступники, которыми на самом деле являются!
Дэв со звоном бросает вилку и нож:
– Они не террористы. Они начинали как движение сопротивления, но теперь они законное правительство, Уэбб. И реальная сила на их стороне. – Он вытирает губы салфеткой. – Дни Империи сочтены.
Внезапно Уэбб вскакивает, опрокинув стул:
– Следи за своим языком. То, что ты только что сказал, – измена.
– Это ты следи, – возражает Дэв, оставаясь сидеть. – Да и какое тебе дело до Империи? Тебя выгнали из Академии, а до этого над тобой издевались как могли.
Уэбб выпячивает грудь:
– Благодаря им я стал лучше.
– Благодаря им ты превратился в злобное ничтожество.
– И этот слизняк еще смеет называть себя моим братом?
С этими словами Уэбб бросается к Дэву через стол. Но он уже основательно набрался коджа-рома, а его брат трезв как стеклышко. Дэв ловко отскакивает, и Уэбб врезается в стену, повалив пустой стул.
Но даже пьяный, Уэбб все равно опасен. Он замахивается на Дэва, и оба падают, осыпая друг друга ударами и ругательствами. Наконец Глен откашливается, берет миску с овощами и с размаху швыряет ее об стену. Миска с грохотом падает на пол, по стенам и потолку разлетаются листья салата.
Братья поднимают головы, словно застигнутые врасплох свистосвиньи.
– Сядьте, оба, – командует Глен, откидываясь на спинку стула. – Живо.
Его дети послушно подчиняются.
– Папа, он первый начал… – начинает Дэв.
– Не слушай эту вероломную обезьяну, папа, – прерывает его Уэбб.
– А ну тихо! Похоже, вам крайне необходимо преподать урок. Я уже стар, и вы оба появились на свет позже, чем мне бы хотелось. Я считал себя одиночкой, простым фермером, пока не встретил вашу мать – да упокоят звезды ее душу. – Он прикладывает ладонь к сердцу и закрывает глаза. – Так что я кое-что повидал на своем веку.
– «Мне пришлось ползти к зданию академии на четвереньках сквозь грязь и колючки, а горные медведи отгрызли мне обе ноги…» – издевательски бормочет Уэбб.
Глен направляет на него нож:
– Хватит нести чушь, парень, пока я не исполосовал твою шкуру сухим стеблем!
– Извини, папа, – бурчит Уэбб.
– А теперь слушайте. На круги своя возвращается то, что мы уже проходили. Прежде миром правила Республика, и так будет снова. На какое-то время наступит всеобщая радость, и все будет тип-топ, но потом кто-то опять решит, что знает, как лучше. И Новая Республика – или Самая Новая Республика, или Республика Этой Недели – будет жестоко их подавлять, а те, с лучшими, по их мнению, идеями, станут отважными повстанцами, Республика превратится во врага, и все повторится в очередной раз. – Глен потирает глаза. – Я достаточно стар, чтобы помнить те времена, когда Республика погубила себя сама. Ее не захватила Империя – она сама стала Империей, медленно и постепенно, не за одну ночь, но за годы и десятилетия. Спелый плод всегда вкусен, но он не может оставаться таким вечно. Любой плод сгниет на ветке, если провисит достаточно долго. Не забывайте об этом.
– Папа, – говорит Дэв, – в этот раз все будет иначе.
– Он выбрал свою сторону, – заявляет Уэбб. – А я – свою.
– В том-то и проклятая проблема! – Глен ударяет кулаком по столу. – Вы оба выбрали свою сторону, хотя вашим выбором должна стать семья. Всегда и при любых обстоятельствах. Но вы сидите и ссоритесь, словно стая птиц из-за первого и последнего червяка. Помните Локвейнов? Старик Кат сражался во время Войн клонов. Он понял истину: ни одна из сторон в войне не может быть правой. И он поступил так, как следовало, – остепенился, завел семью и ни во что больше не ввязывался. Но вы двое…