Об мою ногу потерлось что-то мягкое. И немедленно в моей голове, занятой борьбой между разумом и – чего уж скрывать – животным инстинктом, нарисовалась картинка. Большая миска, полная кошачьего корма на фоне моей благостной физиономии. Посыл понятен. Меня рады видеть даже больше, чем целый таз жратвы.
Я скосил глаза вниз. Ну конечно.
Об мою нижнюю конечность тёрся Лютик с характерно раздутыми боками. Сытый и довольный. По ходу, Петрович приютил не только Рут. Вот ведь никогда не подумал бы! И язык ведь теперь поди не повернется назвать его Жмотпетровичем…
– Ну что, Снайпер, остаешься? – проговорил торговец, напряженно уставившись в стену перед собой. Понимаю его. Оторвать взгляд от прелестей Рут – поступок героический.
– Оставайся, пожалуйста! – с придыханием попросила девушка, еще теснее прижимаясь ко мне. – Ты устал, сталкер. Позволь себе немного отдохнуть.
Я вздохнул.
Что ж, она была права. Я и правда устал. Смертельно устал. И тело, и душа настоятельно требовали отдыха. Так может и правда попробовать себя в роли бизнесмена? Работа не пыльная, а там, глядишь, поднакоплю деньжат для того, чтобы оплатить Кречетову оживление Японца и Рудика. По крайней мере, других путей для осуществления этой миссии на данный момент я не видел.
Что ж, она была права. Я и правда устал. Смертельно устал. И тело, и душа настоятельно требовали отдыха. Так может и правда попробовать себя в роли бизнесмена? Работа не пыльная, а там, глядишь, поднакоплю деньжат для того, чтобы оплатить Кречетову оживление Японца и Рудика. По крайней мере, других путей для осуществления этой миссии на данный момент я не видел. Да и когда такая девушка рядом, любые тяготы и лишения Зоны воспринимаются проще. Я прям так и увидел эту картину: ночь, молнии, идем мы с Рут где-то в окрестностях Саркофага, в руках у нас автоматы, из которых мы отстреливаемся от нечисти… Мощная картина, хоть сейчас на обложку моего нового романа.
– Я остаюсь, – сказал я.
Эпилог
Они молились.
Истово, вкладывая в слова всю свою душу – если, конечно, у них была душа.
Они просили своего мертвого бога о том, о чем просят своих мертвых богов все люди на земле. Они молили его указать им истинный путь. Не оставить их своей милостью. Не переставать согревать своим ледяным сиянием. А главное – не покидать их больше, потому что без мертвых фетишей живым фанатикам совершенно не нужна их жалкая жизнь.
Тот, к кому были обращены просьбы молящихся, снова был единым целым. Монументом. Предметом поклонения. Трещины затянулись сами собой, сколы восстановились, словно их и не было.
Люди молились, а Монумент молчал, равнодушно отзеркаливая своей полированной поверхностью тела, согнутые в три погибели возле его подножия. Мертвое не может говорить, что бы там не придумывали себе его поклонники – как не может учить, карать или миловать. Оно способно лишь питаться эмоциями живых – так же, как холодный труп можно немного согреть, прижавшись к нему всем телом и отдавая ему свое тепло взамен на придуманную уверенность, что всё будет хорошо.
Перевозчик тоже молился вместе с остальными фанатиками Монумента. Вернее, с оставшимися. Группировка потеряла очень многих бойцов, и ее предводитель понимал – дни ее сочтены. Слабого всегда сжирает сильный – этот закон справедлив не только в Зоне, но и на всей планете. В любом ее уголке всегда кто-то кого-то жрет. Не прямо – так косвенно. Не сразу заглатывая, так откусывая по кусочку, с наслаждением вгрызаясь в чужое мясо, не спеша, растягивая удовольствие.
Поэтому всё, что оставалось фанатикам Монумента, так это собраться вокруг своей вновь обретенной святыни, и оберегать ее до конца. Который наступит скорее рано, чем поздно. Слухи по Зоне разносятся быстро, и очень скоро другие группировки узнают, что от «монументовцев» осталась лишь жалкая горстка бойцов. И тогда сюда придут другие, потому что владеть Машиной Желаний желают слишком многие.
– Дай нам силу! – шептал Перевозчик полусгнившими губами. – Дай нам мощь сокрушить любого врага, который попробует тебя уничтожить, или отнять тебя у нас! Да, я знаю, ты исполняешь желания на свой лад, даря вместо счастья иллюзию, либо наказывая за чрезмерную жадность. Но мы согласны на любое наказание, лишь бы получить способность защитить тебя от любого врага!
…Есть в Зоне такая легенда, что Монумент исполняет только самые сокровенные желания. А еще опытные сталкеры поговаривают, что хоть и да, правда, исполняет – но так, что тот, кто просит о сокровенном, не обрадуется. Но люди всё равно, рискуя жизнью, ищут эту аномалию, ведь такова природа человека – не слушать никого, и всё проверять на собственной шкуре.
Перевозчик знал об этих легендах, но не боялся просить, ибо был уверен – бог, которому они так истово молятся и которого защищают часто ценой собственной жизни, не может обидеть своих прихожан. Однако когда гладкая поверхность Монумента вдруг пошла легкой рябью, стала зыбкой и полупрозрачной, он всё же невольно вздрогнул, поняв: коллективное желание группировки начинает сбываться.
Воздух вокруг Монумента тоже дрожал, словно марево над асфальтом, разогретым июльской жарой. Будто какой-то волшебник поставил вертикально нереально прозрачное озерцо с утонувшей в нем сверкающей аномалией, после чего швырнул в него огромный камень. От центра этого озерца расходились круги, а из него лезло наружу нечто, напоминающее гигантскую амебу, твердо решившую проникнуть в нашу вселенную.
«Зеркало Миров, – промелькнуло в голове Перевозчика. – Монумент, помимо Машины Желаний, еще называют Зеркалом Миров. Неужто сейчас он превратился в портал между вселенными? Но ведь я просил силу, а не гостя из иномирья… Тем более такого гостя…»
Нечто, лезущее из Зеркала, было не похоже ни на что, ранее виденное Перевозчиком. Оно отдаленно напоминало очень полного человека… без головы, причем всё тело толстяка как-то странно шевелилось, словно его облепило множество крупных, длинных змей. За маревом было не разглядеть подробностей, но и без них от одного вида того, что надвигалось на «монументовцев» из глубины их святыни, пробирал ужас.
Позади раздался лязг – кто-то дослал патрон в патронник.
– Не стрелять! – проревел Перевозчик. – Всё, что дарит нам Монумент – свято!
«Хорошо сказано», – прошелестел беззвучный голос в черепной коробке главаря фанатиков.
Чудовище шагнуло на растрескавшийся бетон зала, оставив марево у себя за спиной. Шагнуло, остановилось… Змеи, опутывающие его тело, вдруг резко распрямились во все стороны – и оказались дюжиной длинных щупалец, растущих из темно-зеленого, чешуйчатого тела монстра.
Но не это было самым ужасным.
На груди твари шевелился глаз. Вместо белка – сетка кроваво-красных прожилок, а в середине – черный зрачок без радужки. Под глазом расположилась прорезь, вероятно, пасть без намека на губы. А на том месте, где положено быть голове, торчал смахивающий на пень обрубок, усеянный черными шариками неподвижных паучьих глаз.